Михаил Полятыкин - Настоящий Лужков. Преступник или жертва Кремля?

И что? Вернули точно с такой же формулировкой — «извините», «собачка» с этим словом хранится у меня в архиве. Прогрессивная «Новая газета» также ничего публиковать не стала — московский мэр и столичное правительство для редакции тоже табу. Что-то там у них с арендой помещений, что-то на личных отношениях, только президентов, министров и всех прочих на верхних этажах государственной власти они бомбят, не задумываясь. А вот московских не трогают. Значит, зависят.

Люди меняются с изменением статуса и общественного положения. Выступивший на вручении премии Артема Боровика бывший мэр Москвы предстал перед публикой в совершенно новом обличье — рьяного борца за демократию. Он говорил о возвращении тоталитаризма, о желании властей ликвидировать остатки демократии. Это он утверждает на фоне своих собственных слов об укреплении демократии.

«И то, что мы имеем сейчас в России, — это процесс «исправления» «дефективной демократии». Поэтому это не что иное, как процесс усиления демократии. Пусть сложного, но развития институтов демократии, укоренения демократических традиций в обществе. Иногда этот процесс идет долго, иногда болезненно. Подчас мы учимся на примерах «от противного». Но это, несомненно, процесс строительства сильного демократического государства. Которое может и должно быть достойным и равноправным членом мирового сообщества суверенных демократий»…

Скорее всего он их запамятовал, как и то, что именно он давал в свое время команду применять против демонстрантов резиновые дубинки — эти «демократизаторы», которыми омоновцы угощали всех подряд, невзирая на пол и возраст.

После стрельбы в Останкине и разгона протестующих мне позвонил ведущий тогдашней радиостанции «Москва и москвичи», съеденной позже структурой В. Евтушенкова радиостанцией «Говорит Москва», Б. Войдецкий. Его удивила та легкость, с которой милиционеры побросали свою амуницию и автомобили и поспешно спасались бегством.

— Ну, видел? — спросил Борис.

— Видел, — отвечаю.

— А тебе не кажется, что это сильно смахивает на поджог рейхстага или захват радиостанции на территории Польши в сентябре 1939 года?

— Да черт его знает. А какой резон?

— Покончить с оппозицией одним махом — и дело с концом, показать им, кто все-таки в стране есть кто.

— Такие кроссворды вообще-то не для моих мозгов. Я было замахнулся по призыву Гайдара на защиту Моссовета. А мне оттуда умные люди посоветовали: сиди тихо, без сопливых тут обойдутся.

— Вот видишь, возможно, они знали то, чего не знаем мы с тобой.

— Так на то они и власти, чтобы знать больше нас. Наше дело — пиши или рассказывай, как ты.

— Что дальше будет, как ты думаешь?

— Дальше лучше не будет.

— Вот это точно.

На следующий день случился расстрел Белого дома, и те события, которые последовали за ним, — вы все про это знаете. А я теперь соображаю: может, Борис был прав, и власти в самом деле сыграли роль попа Гапона и, хотя постреляли народу не в пример меньше, чем в кровавое воскресенье, добились нужного результата — крикунов разогнали, оппозицию приструнили, все, кто должен был оказаться наверху, там и оказались. В том числе и мэр-демократ Ю. Лужков.

Можно бы, конечно, и возразить: это когда-то было, что тут уж и вспоминать. Так вспомним разгоны с побоями и «воронками» на Триумфальной площади, на Пушкинской, на улице Тверской — обязательно дубинки, обязательно кровь, обязательно приводы в отделение.

Вот такой он демократ, Парамоша.

Пишу о парткомах, райкомах, горкомах, с тем чтобы читатели, особенно юные, могли себе представить, что это была за силища, подавляющая, нивелирующая, унижающая все общество. Как-то готовил газетный материал о пяти кандидатах в депутаты. Среди них был и такой заслуженный авиаконструктор, как А. Туполев. Позвонил ему домой, чтобы согласовать текст и уточнить — снимает он свою кандидатуру или нет. Вроде бы его выдвигали еще и от общественной организации, а не только от территории. И вдруг человек такого масштаба и такого уровня устало говорит в трубку по поводу текста и по поводу снятия: надо бы посоветоваться с райкомом и все согласовать. Я обалдел.

Всегда знал, что райкомы сильны, но не подозревал, что до такой степени. Еле-еле уговорил генерального конструктора не согласовывать, потому что время было позднее, все полосы, кроме первой, где шел мой материал, уже подписали, за опоздание меня могли хорошенько взгреть. И хотя все кончилось благополучно, неприятный осадок остался.