Исаак Дойчер - 1984 - мистицизм жестокости

В романе «1984» господство человека над машиной достигло столь высокого уровня, что общество в состоянии производить блага для каждого в изобилии и положить конец неравенству. Однако неравенство и нужда поддерживаются только для того, чтобы удовлетворить садистские наклонности Старшего Брата. К тому же мы даже не знаем, существует ли Старший Брат в действительности или это только миф. Океанию терроризирует коллективная жестокость партии (не обязательно конкретных ее членов, которые могут быть разумными и благонамеренными людьми). Тоталитарным обществом правит идея садизма. Оруэллу казалось, что он вышел за рамки привычного и, как он полагал, за рамки ложных концепций социальных классов и классовых интересов. Но в терминах марксизма интерес социального класса подразумевает хотя бы какую-то связь с личными интересами и социальным положением своих членов, даже если классовый интерес не представляет простую сумму личных интересов. В оруэлловской партии целое не несет никакой связи с частями. Партия не является социальным органом, приводимым в действие каким-либо интересом или целью. Это фантомообразная эманация всего гадкого, что есть в человеческой природе. Она метафизична, безумна и торжествующа. Дух Зла.

Конечно Оруэлл писал «1984» как предупреждение. Но предупреждения не получилось, потому что в основе романа лежит безысходность. Оруэлл воспринимал тоталитаризм как нечто, останавливающее историю. Старший Брат непобедим: «Если вы желаете картину будущего, то представьте себе ботинок, топчущий человеческое лицо - навсегда». Он проецировал зрелище великой чистки на будущее и видел его навсегда там застывшим. Он оказался неспособным воспринимать события реалистически во всем комплексном историческом контексте. События были чрезвычайно «иррациональны» и вследствие этого Оруэлл стал воспринимать их иррационально, подобно психиатру, чей рассудок помутился из-за слишком близкого пребывания рядом с безумием. «1984» фактически стал не предупреждением, а пронзительным криком, оповещающим о приходе черного тысячелетия, тысячелетия вечных мук.

Крик, подхваченный средствами массовой информации того времени, вверг в ужас миллионы людей. Но он не помог им увидеть более отчетливо те проблемы, с которыми боролся мир, не углубил их понимания. Это только увеличило и усилило волну паники и ненависти, прокатившуюся по миру и сбившую с толку простые умы. «1984» научил миллионы видеть конфликт между Востоком и Западом в черно-белых тонах, показал им чудовищное привидение, и чудовищного козла отпущения от всех болезней, которыми страдает человечество.

В начале атомного века мир живет в состоянии апокалиптического ужаса. Это и есть причина, по которой людей так волнуют мотивы Апокалипсиса в произведениях литературы. Однако не Старший Брат выпустил на волю атомного и водородного апокалиптических монстров. Главная трудность современного общества состоит в том, что оно все еще не научилось приспосабливать свой образ жизни и свои социально-политические институты к огромным достижениям технического знания. Мы не знаем, как повлияла атомная и водородная бомба на сознание миллионов людей, живущих на Востоке, где боль и страх могут быть скрыты за фасадом поверхностного (или даже растерявшегося?) официального оптимизма. Но было бы опасно не видеть того факта, что миллионы людей на Западе, может статься, будут в страданиях и страхе спасаться бегством от собственной ответственности за судьбу человечества и выплеснут свой гнев и отчаяние на огромного монстроподобного козла отпущения, которого оруэлловский «1984» создал перед их глазами.

«Вы читали эту книгу? Вы должны прочитать ее. Тогда вы узнаете, почему мы должны сбросить атомную бомбу на коммуняк» - такими словами несчастный слепой продавец газет рекомендовал мне «1984» в Нью-Йорке за несколько недель до смерти Оруэлла.

Бедный Оруэлл, мог ли он когда-либо представить, что его книга станет столь известным мероприятием в программе Недели ненависти?

Это мнение основано на личных воспоминаниях и на анализе работы Оруэлла. Во время последней войны Оруэлл, кажется, заинтересовался критическим, хотя несколько необычным, содержанием моих статей о России, появившихся в «Экономисте», «Обозревателе» и в «Трибьюн». (Позже мы оба были корреспондентами «Обозревателя» в Германии и иногда делили комнату в лагере для журналистов). Мне понадобилось немного времени, чтобы разглядеть за нашим внешним согласием различие в подходах. Помню, как озадачило меня упрямство, с которым Оруэлл рассуждал о «заговорах», а его политические рассуждения поразили своей схожестью с фрейдистской сублимацией мании преследования. Он, например, был непоколебимо убежден, что Сталин, Черчилль и Рузвельт сознательно создали заговор, чтобы поделить мир, причем поделить с пользой для себя и потом вместе его поработить (я могу проследить идею Океании, Остазии и Евразии как раз в этом времени). " Они все хотят власти", - постоянно повторял он. Когда один раз я указал ему, что под внешней солидарностью Большой Тройки можно разглядеть сильные противоречия, которые уже выходят на поверхность, Оруэлл проявил такую испуганность и недоверчивость, что потом даже изложил нашу беседу в колонке в "Трибьюн" и добавил, что не наблюдает никаких признаков конфликта, о котором я говорил. Это было во время Ялтинской конференции или сразу после нее, когда не требовалось особого предвидения, чтобы понять, что будет дальше. Что поразило меня в Оруэлле, так это отсутствие чувства истории и психологического понимания политической жизни, сочетающиеся с острой, хотя и узкой, проницательностью в некоторых аспектах политики и с несгибаемой твердой убежденностью.