Сергей Степанов - Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия»

К теме «Столыпин и революция» постоянно возвращались в своих воспоминаниях В.В. Шульгин и В.А. Маклаков. Они оба, националист и правый кадет, разделяли восхищение Столыпиным и сокрушались, что его безвременная гибель способствовала торжеству разрушительных сил. Бывший легальный марксист П.Б. Струве, ставший правым либералом, вспоминал о своих беседах со Столыпиным: «У него было какое-то предчувствие русской революции именно в той катастрофической форме, в которой она осуществилась» [493]. Бывший лидер октябристов А.И. Гучков с горечью говорил об отношении Николая II к премьеру, который якобы «заслонял» монарха: «Был государь маленький, вроде Вильгельма I, – он взгромоздился на плечи такого гиганта, как Бисмарк… Какие могут быть счеты, заслонять… Та очень скромная популярность, которой Столыпин пользовался, довольно одинок он был… В противоположность многим другим министрам Столыпин никогда [не позволял себе] ни одного слова осуждения, ни цитирования какого-нибудь факта, который мог бы представить государя с непривлекательной стороны. Наоборот, все, что только можно было делать хорошего, он приписывал государю» [494].

В эмигрантских кругах не было недостатка в желающих воспользоваться именем Столыпина для собственных политических целей. Так, Ф.Т. Горячкин, выступавший от лица русских православных фашистов в Харбине, провозгласил Столыпина «первым русским фашистом»: «Петр Аркадьевич Столыпин был своеобразный, даже гениальнее современного Бенито Муссолини» [495]. В Харбине русскими фашистами во главе с К.В. Родзаевским была создана «Столыпинская академия». Разумеется, Столыпин не имел никакого отношения и идеям, которые впоследствии легли в основу фашистской идеологии.

В послевоенную эпоху были изданы воспоминания Марии Бок о ее отце П.А. Столыпине. Мемуары дали возможность увидеть Столыпина в кругу семьи, узнать бытовые подробности о его жизни и работе. Многое для популяризации имени отца сделал Аркадий Петрович Столыпин, являвшийся членом народно-трудового союза. В 50-х гг. вышла книга А.В. Зеньковского «Правда о Столыпине» [496], рассказывающая о плане коренных преобразований, в составлении которого автор якобы помогал Столыпину. Книга произвела сенсацию, но до сих пор оставляет сомнения в достоверности сообщаемых автором сведений. Наверное, не случайно книга А.В. Зеньковского была опубликована спустя много-много лет после гибели Столыпина, когда почти все, кто его знал и кто с ним действительно сотрудничал, уже сошли в могилы и не могли высказать веское суждение по данному поводу.

Быть может, сочинение А.В. Зеньковского осталось бы сомнительным курьезом, если бы оно не было использовано писателем Александром Солженицыным, создавшим в вынужденной эмиграции роман-эпопею «Красное колесо». Для писателя фигура реформатора была настолько значимой, что он включил в ткань художественного повествования отдельный публицистический очерк о жизни и деятельности Столыпина: «Хотя наш неизбежный очерк о Столыпине и деле его жизни будет как можно деловит и сжат, автор приглашает погрузиться в подробности лишь самых неутомимых любознательных читателей. Остальные без труда перешагнут в ближайший крупный шрифт. Автор не разрешил бы себе такого грубого излома романной формы, если бы раньше того не была грубо изломана сама история России, вся память ее, и перебиты историки». Создав образ исполина, который мог бы спасти Россию от вступления в мировую войну и революционного взрыва, Солженицын упомянул и об исчезнувшем плане преобразований: «Быть может, он был найден коммунистами, и какие-то идеи плана были использованы в обезображенном, искарикатуренном виде. По иронии, первая их пятилетка в точности легла на последнее столыпинское распланированное пятилетие» [497].

Сложно согласиться с таким предположением, учитывая, что первая пятилетка ознаменовалась раскулачиванием и массовой коллективизацией деревни, являвшейся прямой противоположностью политики Столыпина. Вероятно, художественные гиперболы, использованные Солженицыным при создании образа Столыпина, были ответной реакцией на резко отрицательную оценку его политики, которая безраздельно господствовала в советской литературе.

Уже говорилось, что имя Столыпина жило в двух непересекающихся мирах. В эмиграции – как политического исполина, в Советском Союзе – как политического карлика. Справедливости ради следует сказать, что советская историография не ставила целью предать забвению имя Столыпина. Наоборот, его имя широко использовалось. Но только в качестве сугубо негативной характеристики. В разделе «Столыпинская реакция» учебника «Краткий курс истории ВКП(б)» [498]утверждалось, что политика Столыпина привела к «обезземеливанию крестьян, ограблению общинной земли кулаками, разбойничьим набегам жандармов и полицейских, царских провокаторов и черносотенных громил на рабочий класс». Глумливым издевательством звучала фраза «Царский министр Столыпин покрыл виселицами всю страну» в «Кратком курсе», вышедшем в самый разгар сталинского террора. С развенчанием культа личности Сталина оценки роли Столыпина практически не изменились. В идеологии господствовал марксизм-ленинизм, а ленинские отзывы о реформаторе были исключительно резкими и критическими. Впрочем, даже при жестком идеологическом контроле в советскую эпоху появлялись ценные научные исследования об отдельных сторонах деятельности Столыпина. Так, С.М. Дубровскийопубликовал объемную монографиюо столыпинской земельной реформе. Основной вывод автора вполне соответствовал ленинской оценке о провале аграрной реформы, однако в монографии собран огромный статистический материал, благодаря которому она до сих пор остается самым фундаментальным научным исследованием о столыпинских аграрных преобразованиях.