Алек Эпштейн - Россия и Израиль - трудный путь навстречу

Даже если отдельные количественные данные, приводимые советскими авторами в подкреплении своих идей, и представляются неточными, то сам тезис о существовании в Израиле межгрупповых и межобщинных противоречий в целом верен. Если сравнить анализ израильского общества с аналогичными работами собственно израильских социологов (в частности, с изданной в 1989 году этапной книгой Дана Хоровица и Моше Лиссака «Trouble in Utopia»), картина окажется весьма схожей: иерусалимские социологи также говорят о «расколотом израильском обществе», где противоречия между сефардами и ашкеназами , между религиозной и светской частями населения то затухают, то вновь обостряются [246].

Много внимания советские авторы уделяли невозможности заключения в Израиле гражданского брака. Особенно подчеркивалась невозможность вступить в брак для атеистов, для смешанных пар, а также для тех, чье еврейство вызывает вопросы у раввината [247]. Деятельность Министерства внутренних дел и Министерства по делам религий подвергалась острой критике и характеризовалась не иначе как «расовая дискриминация», деятельность же главного религиозного органа страны – Верховного раввината, наделенного не только религиозной, но и судебной и административной властью в религиозно-семейных вопросах – опирается, по мнению советских авторов, на «архаические, изжившие себя нормы» [248]. Объектами критики были как практика религиозного принуждения» в целом, так и, в частности, невозможность «тех, кто не придерживается иудейского вероисповедания», вступать в брак [249]. Подчеркивалась «растущая клерикализация страны»: так, в пример приводилось принятое в 1970 году определение еврея как рожденного от матери-еврейки или прошедшего ортодоксальный гиюр, что является «насильственным навязыванием религии государством, отрицанием естественного права родителей смешанного происхождения решать, какую национальность выбирать для детей» [250]. Все эти проблемы – отнюдь не вымышленные, о них много говорилось и в самом Израиле [251], однако когда все это было написано в книге, озаглавленной «Сионизм – орудие империалистической реакции», стоит ли удивляться, что подавляющее большинство советских евреев (для которых, собственно, это и издавалось прежде всего) относились к ней, мягко говоря, с некоторым недоверием?

При этом важно отметить, что, даже верно указывая на проблему, касающуюся религиозного принуждения, советские авторы ни словом не упоминали о том, что в Израиле существуют различные механизмы, позволяющие существенным образом сгладить остроту проблемы. Так, в частности, нигде в советских публикациях не упомянуто, что Государство Израиль признает браки, заключенные гражданами страны за границей. Данная практика существует с 1962 года, когда постановлением Верховного суда израильская пара, заключившая брак в Республике Кипр, получила право подтвердить его в МВД Израиля. По этому же решению Верховного суда все браки, заключенные израильтянами за границей, должны признаваться Министерством внутренних дел [252].

Наиболее несбалансированный анализ советскими авторами израильских реалий имел место в области отношений между различными гендерными группами. Худшее положение женщин в экономической и политической сферах жизни многократно преувеличивалось. Утверждалось, будто женщины получают только половину от заработной платы мужчин, при выполнении той же работы, что они отстранены от активного участия в политической жизни страны и, наконец, что женщины из восточных общин «считаются гражданами второго сорта» [253]. Идеологически обусловленное стремление показать «антагонистичность классовой структуры израильского общества» затушевывало реальность и заставляло авторов искажать факты.

Однако наибольшее внимание уделялось различиям между уровнем жизни евреев и арабов в Израиле. «Арабы, составляющие около 15 % населения Израиля, в полном смысле изгои – будь то в области экономической или социальной, будь то в сфере образования или медицины» [254]: арабские рабочие в большинстве своем неквалифицированны и заняты на сезонных работах; квалифицированные же работники сталкиваются с дискриминацией на рынке труда при устройстве в престижные компании; сельское арабское население значительно меньше охвачено системой медицинского страхования; наконец, лишь считанные проценты арабских молодых людей поступают в университеты и получают высшее образование. В подтверждение этих тезисов Л. Рувинский цитировал слова леворадикального израильского химика и правозащитника Исраэля Шахака (1933–2001): «Государство Израиль не является государством израильтян, это – еврейское государство» [255]. Опять-таки проблема неравенства между еврейскими и арабскими гражданами Израиля существует, она никак не выдуманная, но за прошедшие годы (с момента окончания войны в начале 1949 года и до конца 1970-х – начала 1980-х, когда печатались цитируемые здесь книги и статьи) она стала значительно менее острой, чем была изначально: в 1966 году был отменен режим военных администраций в районах компактного проживания арабского населения, в парламенте Израиля значительно выросло число независимых арабских депутатов, существенно вырос средний уровень жизни арабского населения и т. д. [256]. Израиль ищет, как совместить свой национальный – еврейский – и свой демократический характер, достигнув немалого в ходе этих поисков [257]. Обо всем этом в работах советских авторов не говорилось ни слова. Обличительный настрой препятствовал попытке непредвзято и вдумчиво разобраться в происходивших в израильском обществе сложных процессах.