Виталий Иванов - Теория государства

С другой стороны, «либерал-демократизация» в условиях слабого правопорядка и недостаточной политической стабильности (а тем более «разброда и шатания») очень часто негативно влияет на экономический рост и приводит к комплексным кризисам, порой долгосрочным. Так, Гаити, государство, созданное еще в начале XIX в. по итогам успешного восстания рабов (едва ли не единственного в истории), можно номинально числить среди «ветеранов демократии». Там уже около 200 лет (с перерывами) проводятся прямые общенациональные выборы и накоплен огромный опыт политической конкуренции. Однако ни порядку, ни процветанию это никак не способствовало. Достаточно напомнить о 30 (как минимум!) государственных переворотах, трех иностранных интервенциях и не поддающихся счету бунтах. Государство не раз приходилось едва ли не учреждать заново. Единственный более-менее стабильный период в новейшей гаитянской истории – время свирепой диктатуры Франсуа Дювалье (1957 – 1971 гг.) и чуть менее свирепой его сына Жана-Клода (1971 – 1986 гг.), тогда демократия сворачивалась полностью. Киргизия в 1990-е гг. числилась у Запада одним из передовиков «либерал-демократизации» на постсоветском пространстве, не просто оставаясь бедной и отсталой страной, но неуклонно беднея и откровенно дичая. В 2005 г. Там случилась «тюльпановая революция», объявленная было прорывом в «либерал-демократизации», но никаких видимых улучшений за ней не последовало. Спустя пять лет последовала еще одна «революция»… Ярко выраженные отрицательные последствия «либерал-демократизация» продемонстрировала в Боливии, Индии [296], Пакистане, Таиланде [297], на Украине и т. д.

Разговор о демократии логически выводит к ее якобы полной противоположности – автократии (греч. αύτοκρατία – самовластие, «самоправление») в смысле монократии. Т о есть к неограниченному или малоограниченному единоличному властвованию правителя (соправителей [298]).

Считается, что такое властвование непременно устанавливается при «абсолютной» монархии, но может быть установлено и при других моделях правления. На деле даже при поверхностном изучении опыта древних и средневековых восточных деспотий, Европейских «абсолютистских» королевств XVI—XVIII вв. Или современных «углеводороных» монархий бросается в глаза вопиющее противоречие между декларациями о концентрации всей полноты власти, порой даже духовной, в руках монархов и практикой распределения властных полномочий и ресурсов внутри политической элиты (аристократии, высшей бюрократии, высшего духовенства и т. д.).

Правитель, даже, кстати, республиканский (римский принцепс-император), мог быть господином жизни и смерти всех своих подданных, мог иметь самые широкие права для того, чтобы «ротировать» элиту. Но ни один правитель никогда не мог властвовать действительно единолично, разве только в глубокой древности в самых примитивных компактных городах-государствах. Да и это довольно сомнительно. Править всем и всеми одному не под силу. В ластвование имеет естественные пределы. Правитель всего лишь человек, ограниченный в своих физических и интеллектуальных возможностях и нуждающийся как минимум в помощниках. («[…] даже самый ужасающий властитель все равно ограничен человеческой природой, недостаточностью человеческого рассудка и слабостью человеческой души. Даже самый могущественный человек должен, как и все мы, есть и пить. Он станет больным и старым» [299].) Поэтому помимо правителя, помимо самовластителя всегда есть другие властвующие. И совокупная прямая и косвенная власть этих властвующих зачастую превосходит власть правителя. Можно заявлять (и нередко заявляют) о про-изводности их власти от власти правителя, но что от этого изменится сущностно?

Гаэтано Моска высказался по этому поводу почти исчерпывающе: «[…] l’uomo che è a capo dello Stato non potrebbe eerto governare senza l’appoggio di una classe numerosa, che i suoi ordini fa eseguire e rispetare, e se egli puö far sentire il peso della sua possanza ad uno od a parecchi dei singoli individui, che a questa classe appartengono, non puo certo urtarla nel suo complesso e distruggerla. Giacché, dato che cio fosse possibile, dovrebbe subito ricostituirne un’altra, senza di che la sua azione sarebbe completamente annullata. E d’altra parte, ammesso anche che il malcontento delle masse riuscisse a detronizzare la classe diligente, dovrebbe necessariamente trovarsi […] nel seno delle masse stesse un’altra minoranza organizzata, clie all’ufcio di classe dirigente adempisse. Altrimenti qualunque organizzazione e qualunque compagine sociale sarebbe distnita» («[…] человек, стоящий во главе государства, определенно не в состоянии был бы управлять без поддержки со стороны многочисленного класса, не мог бы заставить уважать его приказы и их выполнять; и, полагая, что он может заставить одного или действительно множество индивидов – представителей правящего класса осознавать авторитет его власти, этот человек определенно не может ссориться с данным классом или вообще покончить с ним. Если бы это было возможно, то ему пришлось бы сразу же создавать другой класс, без поддержки которого его действие было бы полностью парализовано. В то же время, утверждая, что неудовлетворенность масс может привести к свержению правящего класса, неизбежно […] должно было бы существовать другое организованное меньшинство внутри самих масс для выполнения функций правящего класса. В противном случае вся организация и вся социальная структура будет разрушена»). [300]