Дмитрий Тренин - Интеграция и идентичность - Россия как «новый Запад»

По горькой иронии истории, надежды, которые многие представители российских элит связывали с «многополярностью», оказались развеянными как раз в период недолгого премьерства Евгения Примакова. Он стал главой правительства осенью 1998 г. в условиях тяжелейшего финансового кризиса, продемонстрировавшего зависимость российской экономики от глобальных тенденций. Примаков был отправлен в отставку весной 1999 г. в ходе острейшего международного кризиса (хотя и не в связи с ним), когда НАТО – несмотря на протесты Москвы и в обход Совета Безопасности ООН – впервые в своей истории начало широкомасштабную военную операцию в Европе. Дипломатическим ответом на это стала «петля Примакова» – разворот самолета премьер-министра над Атлантикой, отказ от визита в США. Осенью того же года Россия впервые оказалась в настоящей международной изоляции, когда ее действия в Чечне были подвергнуты резкой критике на саммите Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) в Стамбуле. Вскоре после этого и за несколько недель до своего ухода в отставку Ельцин в отместку публично предупредил Клинтона о необходимости «не забывать ни на минуту» о наличии у России ядерного оружия. Символизм этого заявления усиливался тем, что оно было сделано во время пребывания российского президента в Пекине. Финансово-экономический дефолт России дополнился «дефолтом» международно-политическим.

К этому времени в США и на Западе в целом «усталость от России», появившаяся еще в середине 1990-х годов 35, стала главенствующей тенденцией. Администрации Клинтона, отчасти путем имитации равноправного партнерства с Россией, для которого в действительности отсутствовали основания, удалось удержать Кремль в целом на рельсах сотрудничества с Западом; регулярно смягчать негативную реакцию России на те или иные действия Вашингтона, ущемлявшие российские интересы или, чаще, самолюбие Москвы; добиваться от России реальных уступок (например, в вопросе о выводе войск из Балтии и т. п.) 36. Однако более амбициозные цели – превратить Россию в рыночную демократию и лояльного союзника США – не были достигнуты. Впервые после краха коммунизма и распада СССР в Америке заговорили о том, что США и Россия представляют собой совершенно разные цивилизации. Усилия администрации Клинтона по оказанию помощи российским реформам были признаны неэффективными не только критиками Белого дома, которые обвинили американского президента в том, что он «потерял Россию», но и самими архитекторами этой политики. Начиная с осени 1998 г. Вашингтон заговорил о необходимости «стратегического терпения» и стал на практике дистанцироваться от России.

НЕУДАЧА «МНОГОПОЛЯРНОЙ СТРАТЕГИИ» поставила внешнеполитическую элиту России перед новым выбором: ухода в глухую изоляцию от Запада, фактически за пределы системы, или проведения сугубо прагматического курса – на манер китайского. О возврате к «политике присоединения» речь, конечно, уже не шла.

Был избран второй путь, фактически средний между изоляцией и интеграцией 37. Администрация президента Путина с самого начала объявила о приоритете внутренних экономических проблем и оставалась приверженной этому курсу. В начале первого президентского срока была поставлена цель догнать по уровню ВВП на душу населения Португалию – наименее развитую страну из группы развитых государств, т. е. фактически присоединиться к группе лидеров. В начале второго срока – сформулирована задача удвоения ВВП за десять лет. Внешняя политика стала рассматриваться не как средство совершенствования международной системы или ее балансирования, а как ресурс для модернизации страны. Преобладание США в этой системе само по себе перестало считаться угрозой для безопасности России. После 11 сентября 2001 г. Путин не столько «бросился в объятья США» (да и объятья никто ему не раскрывал), сколько обошел пресловутый камень преткновения, о который спотыкались другие. Он отказался от свойственной большинству политической элиты России «зацикленности» на американской военно-политической мощи.

11 сентября 2001 г. стало не столько поворотным пунктом, сколько конкретным испытанием, тестом для Кремля. Фактически Путин был поставлен перед выбором: реагировать на военное присутствие США на территории бывших среднеазиатских республик СССР или стерпеть, в перспективе сведя к минимуму последствия этого присутствия, и войти в состав создававшейся Вашингтоном международной антитеррористической коалиции. Первый вариант действий (который прямо вытекал из утвержденной в 2000 г. «Военной доктрины Российской Федерации» и в поддержку которого высказался ближайший сподвижник Путина Сергей Иванов) был заведомо проигрышным и однозначно толкал Москву, как минимум, к изоляции – причем не только от США, но и от Запада в целом, а также от большинства стран СНГ. Второй вариант означал фактическое признание Москвой американского лидерства и давал некоторую надежду на вознаграждение России за содействие со стороны лидера.