Дмитрий Тренин - Интеграция и идентичность - Россия как «новый Запад»

Таким образом, как свидетельствует опыт первой половины 1990-х годов, ни один из вариантов интеграции в западное общество для России не подходил. Условия, существовавшие в 1940-х годах в Германии и Японии, отсутствовали. Россия не потерпела военного поражения и не была оккупирована победителем. Она сохранила свою элиту, а элита – свое традиционное мировоззрение. Потенциал России не был немедленно востребован для противостояния новой традиционной угрозе. Отсутствовали в России и условия, приведшие к интеграции западноевропейских стран в 1950-е годы. Между советской и западной экономикой существовал огромный разрыв. В российской повестке дня на первом месте стояла трансформация экономики и общества. Наконец, сохранившееся великодержавное сознание элит и отсутствие явных общих угроз сделали невозможной привязку России к США в качестве младшего партнера Вашингтона.

УЖЕ К 1993 ГОДУ ЭТА СИТУАЦИЯ стала очевидной для Запада и России. США и Западная Европа, постепенно соглашаясь с необходимостью и желательностью поэтапной интеграции в НАТО и Европейский союз стран Центральной и Восточной Европы, фактически не видели такой перспективы для России. В отношении России интерес Запада сводился к тому, чтобы способствовать продолжению и углублению внутренних реформ и сотрудничеству в ряде областей – от внешней политики и безопасности до энергетики 32.

Со своей стороны, большая часть российского политического центра разочаровалась в «политике присоединения» и готовилась выстраивать собственную геополитическую комбинацию. Естественным для этих кругов стремлением было искать нового макросистемного равновесия в рамках модели баланса сил. Козырев тоже стремился к балансу, но это был баланс интересов в рамках кооперативной модели. У Евгения Примакова, сменившего Козырева на посту министра иностранных дел, было достаточно четкое, хотя и довольно традиционное представление о национальных интересах России. Примаков считал Россию великой державой первого уровня и рассматривал международные отношения преимущественно сквозь призму соперничества и постоянно меняющегося соотношения сил ведущих держав. Выступая за реформы, он в то же время не считал США или Западную Европу моделями для безусловного подражания. Интеграцию с Западом «любой ценой» он отвергал. Примаков, разумеется, представлял себе ограниченность наличных российских ресурсов, но считал такое положение временным. Он был намерен отстаивать национальные интересы России, не вступая в конфронтацию с США. Чрезмерное влияние США в мире Примаков предполагал ограничить путем блокирования с ведущими незападными странами – Китаем, Индией, Ираном. Другим ресурсом Примакову виделась интеграция новых независимых государств с Россией в рамках СНГ. Наконец, известные внешнеполитические возможности существовали, по его мнению, в области российского посредничества между США и странами-«изгоями», многие из которых (Ирак, Югославия, Северная Корея, Ливия, Куба) были в недавнем прошлом советскими клиентами.

Линия Примакова отличалась одновременно реализмом (в смысле Realpolitik), оптимизмом (не всегда оправданным, по мнению некоторых наблюдателей) и консерватизмом. Решительный отказ от изоляционизма, не говоря уже о реваншизме и конфронтации с Западом был, безусловно, свидетельством первого. Примаков подверг ревизии козыревское наследие (т. е. «раннего» Козырева), но не выплеснул с водой ребенка – общий курс на открытость внешнему миру и сотрудничество с Западом. Примаков, однако, оказался чрезмерно оптимистичен в том, что касалось отношений России со странами СНГ, возможностей посредничества между США и «внесистемными» игроками, а также перспектив взаимодействия России с ведущими азиатскими державами для восстановления глобального равновесия.

С именем Евгения Примакова связана концепция многополярного (или многополюсного) мира. Эта концепция – прямое отрицание идеи присоединения – сразу же стала популярной, поскольку отражала мировоззрение подавляющего большинства политической элиты страны. С точки зрения этого большинства, не столь важно, что «поддержание баланса» предполагало постоянные «пробы сил», что равноудаленность и связанное с ней «многообразие выбора» на деле оказывались иллюзией, что, по меткому замечанию профессора Алексея Богатурова, «замена зависимости России от (передового, насытившегося и не угрожающего потерей территорий) Запада на зависимость от (относительно отстающего и склонного к «мирной колонизации» русских земель в Приамурье и Приморье) Китая» 33таила прямую угрозу для страны. Главным было не дать США закрепиться в качестве «единственной сверхдержавы». Концепция многополярного мира на деле являлась стратегией политической борьбы против американской гегемонии 34.