Яков Рабкин - Что такое государство Израиль?

Другим мудрецом был Иегуда Ганаси (135–219), которого считают составителем Мишны. Согласно традиции, ему было предписано свыше записать Устную Тору в условиях, сложившихся после разрушения Храма, когда территориальное рассредоточение евреев препятствовало передаче устного учения от учителя к ученику. По Талмуду, важным моментом в жизни Иегуды Ганаси была его близкая дружба с Антонием, римским императором.

Чтобы избежать конфликта евреев с обществом, в котором они живут, следует принимать любые меры, если речь не идет об идолопоклонстве или осквернении иудейских моральных ценностей. Йоханан бен Заккай и Иегуда Ганаси – своеобразные символы примиренческой позиции по отношению к оккупационной власти. Нельзя не заметить огромной разницы между патриотами, погибшими в вооруженной борьбе или даже совершившими коллективное самоубийство, подобно героям Масады и Гамлы, и мудрецами, избегавшими конфронтации и сосредоточившимися на выживании и развитии иудейства, а тем самым и евреев. Трудно спорить с фактом, что еврейская преемственность во многом обязана этим двум раввинам-«коллаборационистам».

Конечно, если населенный евреями город находится в опасности, закон разрешает защищаться, даже в субботу. Этот принцип опирается на высказывание из Талмуда: «Если кто-то приходит, чтобы убить тебя, убей его первым» [451]. Тем не менее в традиции отрицаются любые формы агрессивного насилия и подчеркивается, что евреи должны быть милосердны, стыдливы и благодетельны [452]. По Талмуду мир является высшей нравственной ценностью [453]. Толкователи стиха «ищи мира и стремись к нему» (Псалмы, 33:15) говорят, что эта заповедь единственная, когда следует активно искать предмет ее приложения с тем, чтобы исполнить ее [454]. Например, заповедь вставать перед пожилым человеком не предписывает искать его, чтобы обеспечить соблюдение заповеди. Если же мир не достигнут, его следует искать, каких бы усилий это ни стоило. Такой настрой господствовал в еврейской жизни вплоть до ХХ века, то есть до тех пор, пока под влиянием социалистов и сионистов на первый план не вышел новый идеал еврея: образ бесстрашного воина.

Сторонники решительных действий говорили о том, что евреям, склонившимся перед притеснителями и сгорбившимся под весом талмудических трактатов, необходимо «выпрямить спины», освободиться как от ига Изгнания, так и от ига традиции – «ига Царства Небесного». Это освобождение подразумевает, помимо прочего, более решительное применение силы. На Втором Сионистском конгрессе в 1989 году Макс Нордау (1849–1923), один из отцов-основателей сионизма, призвал к превращению слабого, угнетенного еврея в «Muskuljude», нового «мускулистого еврея». Чтобы ни у кого не осталось сомнения в источнике такой идеи, он эффектно предварил свое выступление музыкой Рихарда Вагнера, известного композитора и антисемита.

Первые поселенцы связывали палестинскую действительность с хорошо им знакомой российской: арабская угроза часто представлялась кровавой тенью погромов. При этом они вели себя как любые колонисты на чужой территории, то есть защищали свои поселения с оружием в руках. С возникновением каждого нового поселения ненависть к пришельцам лишь усиливалась. Прибывшие после Второй мировой войны и нацистского геноцида массы европейских евреев породили чрезвычайно мощный образ – образ праведной жертвы. С ног на голову была перевернута религиозная традиция, по которой евреи считались физически слабыми, но духовно могучими за счет упования на Бога. В сионистской идеологии превалирует уверенность еврея в собственных силах.

В рамках национал-иудаизма важно оправдать применение силы с точки зрения иудейства. Сделать это оказалось непросто: предтечи, признанные религиозным сионизмом – раввины Цви Гирш Калишер и Иегуда Алкалай, – руководствовались скорее пьянящим духом европейского национализма XIX века, нежели еврейской традицией. Ш. Авинери отмечает, что призыв к оружию, звучащий в трудах этих раввинов, основан непосредственно на опыте европейских стран, недавно завоевавших свою независимость [455]. Однако даже раввины, поддержавшие идею переселения на Святую землю, продолжали традицию иудейского миролюбия. Для Калишера и Алкалая применение силы оставалось чуждым. Они не забывали о клятве «не восставать против других народов» [456]и настаивали на том, что возвращению в Израиль никоим образом не должна сопутствовать вооруженная борьба: «…и меч не пройдет по стране вашей» (Левит, 26:6).