Иван Солоневич - Народная монархия

Таким образом, получается несколько необычная ситуация: «ум и совесть монархического сознания народа » «не признавали законом» то, что приказывал монарх. Э то еще одна иллюстрация к тезису о том, что неограниченной власти не бывает вообще: никогда и нигде.

Тот же Л. Тихомиров на основании данных, проверенных его собственнымиисследованиями, утверждает, что даже турки, завоевав Византию, не обращались с православной церковью так, как обращались с нею при Петре.

Это было попыткой завершения разгрома русской Церкви, начатого при Никоне, как весь 18-ый век с его цареубийствами был попыткой окончательног о разгрома русской монархии, начатого при Петре. И если обе попытки удались не совсем, то только благодаря «уму и совести монархиче с кого сознания народа». Именно на это, «на ум и совесть народа» и воз л агает все свои надежды Народно-Монархическое Движение: никаких иных надежд у него нет. И нет никаких расчетов на какую бы то ни было традицию последних двухсот лет - ни на правую, ни на левую. Именно э т а традиция первого же «Царя-Освободителя» - Павла Петровича - сделала сумасшедшим, Екатерину Вторую произвела в «Великие», пугачевское восстание объяви л а «бессм ы сленным», Николая Павловича обозвала Палкиным, а предшественников Ленина и Дзержинского - Муравьева и Пестеля - почти святыми. Социальный слой «с душою прямо геттингенской» и с телом рязанско-крепостническим определил собою полную оторванность русского кое-как мыслившего слоя от каких бы то ни было русских корней. И кое-как мыслившие люди занялись поисками чего попало и где попало.

Поэтому всякая попытка определить «пути России», исходя из путей русской интеллигенции, есть попытка совершенно безнадежная по ее явной внутренней порочности.На складе русских ин теллигентских мыслей можно найти решительно все, что угодно: от монархизма до анархизма и от аскетизма до скотоложества. И из этого чего угодно можно сконструировать какую угодно комбинацию, даже и персоналистическую: бумага терпит все. Бумага претерпела даже и А. Розенберга, опиравшегося на толстовское непротивление злу насилием и на достоевскую любовь к страданиям. Так и е жертвы непротивления и любви, какими оказались: монголы, поляки, турки, шведы, французы и прочие, как-то исчезли из бумажного поля зрения. Как ни странно это звучит, А. Розенберг по своему образованию был типичным русским интеллигентом, по-русски говорил не хуже нас с вами и русскую историческую литературу знал лучше , чем знаем мы с в ами. Он сделал из нее те логически правильные выводы, которые и привели его на в и селицу. Теоретикам непротивления злу не следует заниматься медвежьей охотой. Потом как-то оказывается, что Льва Толстого медв е дь и вовсе не читал …

Мы, в эмиграции, пер е живаем «снижение сюжета»: вчерашние трагедии становятся сегодняшним фарсом. Философия Маркса была трагедией, философия Ле в ицкого эт о только фарс. Карл Маркс имел за собою традицию почти трех тысяч лет. Сейчас эмиграция стр о ит кумиры и подобия их на основаниях трехдневной традиции - на абсолютно пустом месте, лишенном мыслей и людей: на чем попало. Б ерут бревно и делают из него кумира. Берут палец и высасывают из него «идеологию», достают ротатор и становятся вождями.

Отсебятины может быть сколько у годно. Межд у дв у мя точками можно провести сколько угодно ли н ий. Однако, кратчайшая может быть только одна. Оторванных от жизни и от почвы теорий может быть сколько угодно, фабрикацией именно таких теорий и занималась русская интеллигенция. Однако, жизненная и почвенная теория может быть тольк о одна. Вне самого т щ ательно г о и самого беспристрастног о учета особенностей русской почвы, русской жизни и русской психологии - не может б ыть построено никакое разумное предложение, которое мы могли бы дать России. Русская литература НЕ отражает ни русской почвы, ни русской жизни. Платонов Каратаевых, как исторического явления, в России Н Есуществ о вало: было бы нелепостью утверждение, что на базе непротивления злу можно создать Империю на территории двадцати двух миллионов квадратных верст. Или в ести гражданскую войну такого упорства и ожесточения, какие едва ли имеют примеры в мировой истории. Очень принято говорить о врожденном миролюбии русского народа, - однако, таких явлений, как «бои стенкой», не знают никакие иные народы, по крайней мере, иные народы Европы. Очень принято говорить о русской лени, - однако, русский народ п реодол е л такие климатические, географические и политические препятствия, каких не знает ни один иной народ в истории человечества. Принято говорить о гении Петра - однако, любая фактическая справка не оставляет от этой гениальности камня на камне. Принято говорить о безумии Павла Петровича, однако, простое перечисление изданных им законов показывает в Павле Петровиче огромный государственный ум, видевший неизмеримо дальше, чем видели его современники. Принято говорить о Николае Палкине, а это был человек, который, ежедневно рискуя жизнью, в тайныхкомитетах подготовил все для освобождения крестьян, - его сын только закончил по существу уже построенное здание. Об Императоре Николае Втором левые историки говорят, как о бездарности, правые - как о кумире, дарования или бездарность которого не подлежат обсуж д ению. Однако, ряд простейших фактических с п равок говорит о том, что даже и в области чистой стратегии Государь Император обладал неизмеримо большими творческими данными, чем все наши военспе ц ы вместе взятые - и именно военспецы технически саботировали стратегическое творчество Государя Императора. Принято говорить о благорастворении воздухов в Царской России - однако, простой ряд самых простых фактических справок указывает на крайнюю неустойчивость внутриполитической жизни России. И если при Екатерине Второй, кроме пугачевского восстания, выступали с оружи е м в руках еще около двухсот тысяч крестьян, то «крестьянские беспорядки», почти не затухая, шли непрерывной волной - от Пугачева до Махно. А цареубийства - от «казни» царевича Алексея Петровича до убийства Царской Семьи в ипатьевском подвале.