Глеб Мусихин: Очерки теории идеологий

Как уже отмечалось, теоретическая рефлексия идеологии как политического явления всегда носила отпечаток критики, заложенной еще марксистским видением идеологии как иллюзорного сознания. Поэтому, несмотря на широкую распространенность данного термина в политической науке, «желанным ребенком» в этой «семье» он по большей части не является. Столь негативный отпечаток на идеологии наложил не только марксистский способ их анализа. Немаловажное значение сыграли тоталитарные идеологии, получившие распространение в XX веке и претендовавшие на исключительное владение истиной во всех ее проявлениях.

И тем не менее мы постоянно сталкиваемся с термином «идеология» во всех сколько-нибудь полных учебниках по политической науке. При этом дело, как правило, не идет дальше простого описания дискретного набора систем политических верований, неизменно включающего либерализм, консерватизм, социализм, фашизм и т. д. Окончание списка может варьироваться, но первые три позиции неизменны. Это создает ощущение некоторой догматичности взглядов на идеологии, хотя на самом деле академическая политическая наука постоянно пополняется все более изощренными способами рефлексии и механизмами анализа идеологий.

Можно сказать, что концепт идеологий, как никакой другой, был (и продолжает оставаться) подвержен всем ветрам академической моды, демонстрируя господство той или иной «доминирующей методологии». Последняя в данном случае очень похожа на «научную идеологию», однако спор о возможности научной истины не является темой данной монографии и потому оставим этот намек без развития.

Подобная «методологическая отзывчивость» концепта идеологии привела к тому, что мы обнаруживаем его в совершенно разных сферах знания: в дебатах по поводу влияния политики на науку и искусство, в пропагандистских дискуссиях тоталитарных и открытых идеологий, в методологическом индивидуализме (который оказывается до неприличия либеральным), в новых лингвистических и постструктуралистских концепциях политики. Список можно продолжить.

Неудивительно, что подобная изменчивость вызывала скепсис со стороны тех, кто считал идеологии недоброкачественным материалом для анализа, заранее обесценивающим сам анализ. Поэтому теоретическое систематическое изучение идеологий до сих пор остается вызовом для политической теории.

Еще одним немаловажным препятствием для теоретического анализа идеологий во второй половине XX века было биполярное деление мира, в результате чего в западной политической науке действовала своеобразная «презумпция невиновности» либерализма (о научном коммунизме в социалистическом лагере можно вообще не говорить в силу очевидно тоталитарного характера идеологического диктата). Можно утверждать, что политическая теория второй половины XX века на Западе была в основном либеральной теорией. Альтернативные варианты (например, постмодернизм или критическая теория общества) долгое время воспринимались сторонниками либеральной политической теории как интеллектуальная оппозиция, что записывалось в актив теоретическому либерализму, позволяющему существование подобной оппозиции.

Только к концу XX века подходы к идеологии, родившиеся в рамках нелиберальной политической теории, стали укреплять свои позиции. Постмодернизм, неомарксизм, постмарксизм, фрейдизм и новые достижения в сфере лингвистики сделали теоретическую рефлексию идеологии более изощренной, открыв новые способы воздействия идеологий на коллективное сознание современной политики. При теоретической рефлексии идеологий на место стремления разоблачить пришла тенденция понять идеологию как сложное (зачастую непреднамеренное) ценностное воздействие на политическую реальность. Изучение идеологического мышления превращалось в акты декодирования смысла, а не просто раскрытия ложной сущности, которая должна быть отброшена.

Произошло формирование онтологической позиции, которую можно назвать материально-идеационной диалектикой (см. об этом: [Hay, 2002, р. 210]). Согласно последней идеи существуют в диалектической взаимосвязи с социальным и историческим контекстом, который возникает и меняется в зависимости от того, как субъекты социального или политического действия осознают данный контекст, принимая стратегические решения, имеющие очевидные материальные последствия. Осознанно или нет, акторы адаптируют и принимают существующие идеи и инновации сквозь призму того мира, в котором они живут. Подобная онтологическая позиция требует признания того, что идейно обусловленные действия акторов есть интерпретация мира, в котором они находят сами себя.