Дмитрий Соколов - Снадобье викингов

Это было вскоре после дня Восьмого марта.

Однажды утром позвонил дежурный и сказал, что ко мне пришел посетитель и убедительно просит немедленно принять его по неотложному вопросу.

Вскоре вошел запыхавшийся грузный мужчина лет 35—40 в расстегнутом пальто и каракулевой шапке-ушанке. Глаза его были воспалены, глазницы несколько запали и имели темный оттенок. Он хотел что-то мне сказать, но тут же закашлялся.

Я встал из-за стола, пододвинул посетителю стул и попросил его сесть.

— Отдохните немного, и я вас выслушаю.

— Доктор… Какой отдых…

Его слова снова были прерваны кашлем.

— Может быть, вы снимете пальто и повесите его на вешалку? У нас довольно тепло, — сказал я мужчине, стараясь придать своему голосу как можно более спокойный и приветливый тон.

— Простите меня, пожалуйста, за мое вторжение. Я понимаю, это нехорошо… Но мой сын… Поймите, мой единственный Никита, — заговорил мужчина и зарыдал, как ребенок, утирая слезы зажатой в руке шапкой.

— Успокойтесь. Скажите, как вас зовут, — выйдя из-за стола и подойдя к посетителю, сказал я, легонько положив руку ему на плечо.

— Николай Петрович!

— Николай Петрович, успокойтесь и расскажите, в чем дело.

— Простите меня, пожалуйста, это нервы. Разрешите водички…

Выпив стакан воды, Николай Петрович снял пальто и сел.

— Доктор, мой сын лежит неподвижный, он отказывается от пищи. Он умрет, если вы не окажете ему помощь. Я прошу вас, поедемте быстрее, или он погибнет. Ради него, ради нас. — Он снова всхлипнул.

Я тут же вызвал инспектора, врача из городской детской больницы, и мы вместе с Николаем Петровичем поехали к нему домой.

Трудно описать тот беспорядок, который царил в его квартире. Окна были завешаны шторами и старыми одеялами, через которые солнечный свет почти не проникал. В комнате стоял полумрак, было очень душно. На полу разбросаны половики, пальто, ватные одеяла и матрацы. Все это, как нам пояснила мать Никиты — Ольга Александровна, — было сделано, чтобы ничто не беспокоило мальчика.

В дальнем углу на диване, укрытый поверх одеяла женской дохой, лежал ребенок. Было темно, и мы не смогли разглядеть его лицо. Вот почему, прежде чем приступить к осмотру больного, нам пришлось доказывать родителям, что необходимо снять занавеси с окон и убрать вещи с пола. Только после того, как детский врач Смирнова заявила, что в таких условиях она отказывается работать, наша просьба была выполнена.

Мы подошли и присели около постели больного. Мальчик лет пяти-шести лежал лицом к стене. На наши вопросы он не отвечал. Когда Лидия Семеновна — врач-педиатр — положила его на спину, Никита открыл глаза, безучастно посмотрел на нас и снова отвернулся.

Лицо мальчика бледное, с каким-то желтовато-землистым оттенком. На нем явно выделяются скулы. Глаза не имеют того своеобразного блеска, какой бывает обычно у детей. Они печальны и сосредоточены. Тело очень худое. На бледных руках хорошо видны поверхностные сосуды, вены и артерии.

Во время обследования одна за другой отвергались предполагаемые причины заболевания. К сожалению, нам никак не удалось вступить в разговор с Никитой: мальчик не отвечал ни на один наш вопрос.

Шел уже третий час, как целая группа врачей находилась в квартире больного, а причина заболевания все еще не была найдена. Собравшись на кухне, мы обсуждали, как поступить дальше. Детский врач настаивал на том, чтобы увезти мальчика в больницу. Я же, опасаясь, что перевозка ухудшит и без того тяжелое состояние ребенка, считал, что лучше оставить больного еще на несколько дней дома и попросить участкового детского врача и сестру ежедневно навещать его. Антон Алексеевич пока молчал. Мы трижды обращались к нему с просьбой высказать свое мнение, прежде чем он ответил на заданный ему вопрос.

— Дмитрий Константинович, — сказал он, обращаясь ко мне, — разрешите мне одному побыть с мальчиком. Есть у меня одна задумка, может, она даст результаты.

— Пожалуйста, — сказал я. — Только почему вы хотите это сделать без нас?

— Для моего опыта нужно, чтобы мальчик не отвлекался.

— Хорошо, идите, — сказал я инспектору.

Мне как никому больше было известно, что если Антон Алексеевич что-то задумал, то не стоит ему мешать.

Прошло, наверное, около часа, как ушел Антон Алексеевич к Никите. Лидия Семеновна не выдержала и слегка приоткрыла дверь кухни. До нас донесся спокойный голос Константинова, задававшего мальчику вопросы: «Пойдешь ли ты на каток?», «Любишь ли ты конфеты?», «Любишь ли ты собачку?» и т. д. Ребенок не произнес ни единого слова.