Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

Вернулся на «Полоску». Но она показалась мне ненужной, пустой, и уйти от этого нельзя.

16 июня. Ранним утром — нет внутренних стимулов для работы в саду. Не могу заняться и за письменным столом. Как мельничные жернова в голове тяжело, непрерывно вращаются мысли, чувства, впечатления последних дней. Остановить их, прекратить работой невозможно. Дома меня охватил вчерашний ужас пустоты — бесповоротной, серой. А тут ещё — банально пошлые отношения между старшей и младшей дочерьми. Пытался забыться сном. Вышел в 8 часов вечера в сад, сажал, копал, поливал. Бессмысленно, бесцельно — до половины двенадцатого вечера. Принял ванну. Дрожание правой кисти и всей руки всё увеличивается.

19 июня. Ночью — непонятная для меня попытка Арсения Владимировича иметь какую-то «коренную» беседу о дальнейших перспективах «Полоски» и жизни на ней [362]. У меня — полное внутреннее опустошение, потеряна основная пружина внутреннего механизма. Жизнь продолжается автоматически, без осмысленного регулирования, без перспективной направленности. Получил письмо от сестры Жени о смерти Сергея Петровича [363]. Ужасно положение Маруси.

20 июня. Томительное прозябание. Возил тачкой шлак на дорожку, вскопал две грядки, засадил мелкий картофель. Целый день на «Полоске». Не хочется смотреть в расписание и в программу конференции Ленинградского института хирургического туберкулёза (ЛИХТа). Всё равно не пойду никуда. Всё серо, безразлично. Зиночка целый день провела на кладбище.

19 июля. Прозябание без угрызений. День, как и вчера, — без стержня.

23 июля. 40 дней истекло со дня смерти Любови Карповны. Освоить это недоступно сознанию. Жизнь без направляющей пружины. Реальность — бессодержательной пустоты — окрашивает все часы и минуты.

В 5 часов отправился в Пушкин. Там вечером, гуляя в одиночестве у Нижнего пруда, я ощущал какую-то особую, единственную привязанность к этой природе.

24 июля. В 7 часов утра проводил Илика на вокзал. Потом — к Орловским воротам (страшно пострадала дубовая парковая аллея верховой езды). От Орловских ворот прошел по парку с изумительными дубами до готических развалин («Чапель»), затем по дороге к беседке Большого Каприза, к Камероновой галерее. Геркулес и Флора стоят опять на месте. Особой красоты виды на Большой пруд. Со всею отчётливостью ещё раз почувствовал необходимость включения в систему большого парка всех прудов до Нижнего включительно и дворцов — Владимирского, Палея и др.

21 июля. Много работал на «Полоске» в саду и огороде.

Очень мучает меня необходимость преодолевать отвращение и говорить с Зиночкой о неправильности её действий помимо меня и без того, чтобы меня осведомить, с формальным закреплением дома за ней. Это претит мне и для меня совершенно и, безусловно, морально неприемлемо.

29 июля. Утром — в огороде, выкопал 1 кг картофеля, закончил прорывку моркови, поливал посадки. Алёша [364]принёс мне от А. П. Омельченко купленную для меня книгу Нагорного [365]. Полная неспособность биолога Нагорного понять вопрос о «продлении жизни» в его реальном значении для населения страны в его историческом социально-экономическом значении с точки зрения не «клеточки», а общества, как развивающейся высшей организации, определяющей все условия и запросы к направлению жизнедеятельности составляющих его масс людей.

Целый день я был в полном плену у овладевшего мною желания оформить в память о Любови Карповне уголок у дорожки вдоль улицы, обсаживая его кустами роз и рудбекией.

Вечером читал Нагорного. Халтурщик, без внутреннего чувства научной и литературной добросовестности!

1 августа. Утром — в огороде: поливал, мотыжил, снимал горох, подкапывал картофель. Под гнётом внутренней пустоты, безволия, бессилия. Ликующий солнечный день! На небе ни облачка с утра и до вечера. А внутри у меня монотонно, серо, беззвучно.

6 августа. Был в нотариате. Непостижимая жестокость, несправедливость ко мне со стороны Зиночки. Сделаю всё, чтобы восстановить справедливость и правду — на пути, выбранном не мною. Впервые в жизни почувствовал осязаемо мучения старости…

7 августа. На «Полоске» меня гложет внутренний червь недоверия к своим «возможностям», ослабел. Сознание растущей изоляции (зрение слабеет, читать всё труднее, всё больше выявляется утомляемость).