Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

12 августа. Угнетающе действуют сообщения о невероятно быстром продвижении гитлеровских полчищ к нефти, к Майкопу и Грозному. И всё же не колеблется вера и уверенность или страстная надежда, что с минуты на минуту наступит перелом.

20 августа. Целый день — с 4.30 утра до 9 час[ов] веч[ера], до усталости работал на «Полоске» (прорывал свёклу и посадил две новых грядки, пересаживал с большим комом земли помидоры). Внутренне терзался и изнывал безнадёжностью.

21 августа. Тяжёлая установилась и держится обстановка для меня на «Полоске». Отчуждённость по отношению ко мне и ничем не мотивированная вражда — вот то, что я встречаю здесь от моих «близких». Весь мой неустанный, тяжёлый труд здесь вызывает только пренебрежение и стремление унизить меня, осквернить самые лучшие мои побуждения [319].

28 августа. С 15 до 18 часов — на заседании Учёного совета ГИДУВа. На защите докторской диссертации Полякова. Выступал в качестве официального оппонента. Выступление предварительно тщательно было обдумано и хорошо подготовлено. Со значительным содержанием — о ведущем значении санит[арной] техники в коммунальной гигиене, о роли крупных санит[арных] технических установок и, в частности, — механических прачечных, об использовании этнографического материала (музей Академии наук) для выявления разных стадий развития белья и его стирки и т. д. Всё это очень отчётливо и стройно было связано с общим заключением и с перечнем второстепенных недочётов. Но, взойдя на кафедру, я впервые за тридцать лет преподавательской работы вместо обычного подстёгнутого настроения и яркого хода мысли почувствовал недостаток содержания и вынужден был ограничиться только случайно пришедшими на мысль замечаниями, но диссертацию, которая была передо мною и в которой в тексте и на полях были все мои заметки, открывать мне не хотелось из-за плохого зрения. Диссертант остался, как он мне сказал, весьма доволен моим выступлением, но у меня осталось крайне неприятное чувство неудачно, плохо выполненного долга.

8 сентября. Радио у нас не действует. Газеты вот уже два дня не видел. Тоска беспросветная. Чем больше тружусь на огороде и по дому, тем более безжалостное, требовательное отношение ко мне Любови Карповны и дочери, и внучки. Полное внутреннее, отчасти внешнее, отчуждение. Вся жизнь во всём городе и по соседству с «Полоской» стоит под знаком ломки домов для заготовки дров на зиму. Переселяют в каменные дома, а деревянные идут на слом. Каждый должен заготовить 4 кубометра дров на сломе домов (из них 2 кубометра лично для себя). Травматизм. Обстрелы артиллерии и с воздуха за год осады произвели во много раз меньше разрушений, чем это кем-то надуманное саморазрушение. Тут какие-то элементы безумия или бесшабашного скудоумия. Разве хоть в бреду год тому назад можно было представить себе такие, обычным тоном передаваемые сообщения. Приоткрывается калитка. Две девочки, старшей лет 16. «Продайте рябины». — «Ну, что вы, что за продажа». — «А как же, теперь всё за деньги. Вы меня знаете. Я сестра Вовы Шлезингера, мы — ваши соседи. Теперь я одна. Наш дом ломают, жду машины, чтобы перевезти вещи. Дали комнату на Невском. А вчера при сломе дома нашли голову мамы. Её, маму, съели зимой». — «Да что вы, быть этого не может!» — «Нет, это верно. И протокол составили. Вы разве не слыхали? Ведь тех, кто съел маму, уже поймали и арестовали» и т. д… Вот такое содержание обыденной, привычной жизни.

12 сентября. Был в Институте для усовершенствования (ГИДУВ). Труп, а не живущий и борющийся организм. Нева с Охтинского берега. Виды русского города через Неву на Смольный монастырь и собор. Томительная пустота. Домой попал в 9 часов вечера.

14 сентября. Утром — выкопал ведро картошки, снял брюкву. Свёклы и турнепса — две тачки. Спилил три подсохших рябины. Устроил под домом третий ящик с овощами. Ваня Савраскин — в пьяном, привычном для него состоянии. Разнуздан. С безмерным самомнением, развязен до наглости, но всё же есть какая-то симпатичная черта — любовь к труду, к справедливости и равноправию. Напился одеколоном.

15 сентября. Утром — 5.30. Заморозок. Ледяная корка на листьях капусты, помидоров и пр. Замёрзли огурцы, тыква, кабачки. Опять бандитское нападение на грядки турнепса. Выборочно похищены самые крупные экземпляры. Срезанная ботва навалена на грядки. Ввиду мороза, а больше в предупреждение хищений, целый день убирал «урожай». Снял 10 кабачков, 6 головок цветной капусты, полную чашку мелких огурчиков. Снял почти всю египетскую свёклу (около 1 п[уда]), более 2 пудов кормовой свёклы и около 1 пуда брюквы (самые крупные — более 2 кг каждая), до 6 кг кочанной капусты. После обеда окончательно выкопал картофель (три полных ведра) и снял более крупный турнепс. Осязательно ясно, что зиму не прожить с таким малым запасом овощей.