Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

Много часов подряд этот новый «следователь» повторял, что у него есть достоверные показания против меня, но я вновь и вновь повторял, что это какая-то вздорная клевета и измышление. В конце концов, следователь приказал мне стоять, пока я не сознаюсь, но, не добившись моих признаний, через несколько часов приказал увести меня в камеру.

Несколько дней спустя, ночью, я был вызван на «очную ставку». За большим столом сидели человек шесть. Меня вызвали к столу, и следователь задал мне вопрос, знаю ли я сидящего в кресле и с улыбкой смотревшего на меня человека. Я взглянул на знакомое мне лицо и узнал в нём профессора Вл. Як. Курбатова. На вопрос следователя я ответил, что хорошо знаю Курбатова по совместной работе в 1919–1930 гг. в Музее города. Очень ценю его книги по истории архитектуры Ленинграда и по парковому делу. По предложению следователя Вл. Як. Курбатов, приятно улыбаясь, стал подробно рассказывать, что в Учёном совете Музея города я и профессор Щупак часто выступали с критикой мер, предлагавшихся дирекцией, и что однажды в 1920 или 1921 г. я зашёл к нему летом в Павловске и просил разрешения остаться ночевать у него, так как в Петрограде идут по ночам аресты среди интеллигенции. Но он, Курбатов, якобы отказал мне. В Музее города, в Отделе, которым я заведовал, по словам Курбатова, я собирал всякого рода материалы, не подлежащие огласке, чтобы такими материалами могли пользоваться зарубежные посетители. На мой вопрос, какие же это были материалы и какие сведения из них можно было извлечь во вред нашему государству, Курбатов указал на огромный мясной музей им. Игнатьева. На предложенный мне руководившим «очной ставкой» следователем вопрос, подтверждаю ли я показания Курбатова и что я могу сказать по их поводу я без всякого раздражения ответил, что все эти показания являются каким-то совершенно неосмысленным бредом. Я, действительно, один-единственный раз был у Курбатова в 1920 или 1921 г. в Павловске, во время экскурсии по ознакомлению с художественными памятниками Павловского парка. Курбатова я считал знатоком истории парков и поинтересовался узнать его мнение, что заслуживает подробного ознакомления в этом парке. Но ни о каком «политическом убежище» я его не просил. Это плод какой-то больной фантазии, а что касается музея им. Игнатьева, то он состоял из прекрасно выполненных ещё в 1911–1913 гг. коллекций образцов мясных продуктов, употребляемых в народном питании. Эти коллекции остались от Всероссийской гигиенической выставки. А первоначально они были экспонированы в Русском павильоне Международной гигиенической выставки в Дрездене. В Музей города они были переданы по решению Ленгорисполкома. Только болезненно расстроенная фантазия могла связать с этими коллекциями муляжей по гигиене питания какие-то бредовые подозрения.

Тут по моему адресу посыпались со стороны следователей окрики, что я оскорбляю проф. Курбатова, что я за это буду подвергнут особому взысканию и пр. «Да что же это такое?» — с изумлением ответил я. — «Все вы вместе с проф. Курбатовым обрушиваетесь на меня, совершенно ни в чём не повинного; мне предъявляются какие-то измышленные обвинения, и никто меня не защищает от оскорбительных подозрений, а когда я добросовестно отвечаю, мне угрожают!»

Старший из следователей потребовал, чтобы я извинился перед Курбатовым. Я заявил, что в мои намерения не входило оскорблять Курбатова, и я могу лишь высказать сожаление, если мои выражения оказались для него обидными… Долго ещё тянулись эти тягостные пререкания. Наконец, мне дали подписать протокол «очной ставки», в который были занесены мои заявления и ответы. После этого старший следователь обратился ко мне с предложением проститься по-дружески с Курбатовым и подать ему руку. Я заявил, что форма прощания с этим человеком — моё личное дело, и идти к нему с рукопожатием я не считаю нужным, а заставлять меня никто не имеет права.

Приведённый в камеру, я долго не мог подавить своего волнения. На следующий день я опять был вызван к «следователю». Он встретил меня словами: «Ну что, вы теперь видите, что против вас имеются показания известных почтенных учёных?». С полной откровенностью я ответил: «Да ведь вы же сами видите всю несостоятельность показаний Курбатова против меня. Он большой знаток архитектуры и паркового дела и, может быть, хороший профессор коллоидной химии, но по своим общественно-политическим взглядам он не подымается выше уровня щедринской газеты „Чего изволите“. Ведь все его показания — это пустой ребяческий лепет». С тем я и был отправлен обратно в камеру.