Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

Я внимательно выслушивал его рассуждения и речи, иногда довольно путанные и всегда проникнутые проповедническим духом. В них я улавливал следы старческого ослабления критического познания, некоторые элементы какой-то простонародной религиозной веры в высшую силу «правды и добра», но, во всяком случае, я не мог себе объяснить, за что и зачем находится в БД этот старик — искатель правды на земле. Его отношение ко всему, что он мог наблюдать и испытать в БД, было созерцательным и совершенно лишенным даже самомалейших намёков на обличение. Я ни разу не слышал от этого старика жалоб на постигшую его достаточно горькую участь.

Долгое время на ночь я получал место для сна на верхнем ярусе скамеек, которые особым способом составлялись в два яруса, чтобы каждый мог хотя бы во сне вытянуть свои ноги: одни — на полу, другие — на первом ярусе скамей, а третьи — на втором. Рядом со мною было отведено место одному из новых обитателей нашей камеры. Это был человек лет сорока пяти. Когда советский строй окончательно окреп и твёрдо установился после успешно законченной первой пятилетки восстановления промышленности, у нас началась вторая пятилетка — социалистической реконструкции хозяйства. Многие эмигрировавшие ещё задолго до революции в США евреи вернулись в СССР. Они твёрдо верили в установление в нашей стране общественно-политического равенства всех граждан, независимо от рода и племени. Кое-кто из бежавших от национального угнетения и бесправия, от нищеты и политических преследований там, в США, во время благоприятной конъюнктуры выбились из нужды, устроились в качестве мелких ремесленников, имели свою слесарную или починочную мастерскую, обзавелись постепенно набором инструментов или даже штамповочным или точильным станком. Иные из круга таких еврейских эмигрантов, принадлежавшие раньше к революционным подпольным социал-демократическим кружкам, считали, что они по своим убеждениям должны вернуться в свою прежнюю родную страну и включиться в работу по строительству социализма. Им рекомендовалось при возвращении привозить с собою все свои инструменты и все имевшиеся у них орудия производства.

К числу таких вернувшихся по зову в СССР со всем своим оборудованием из США евреев-эмигрантов принадлежал и мой сосед по ночлегам. Прежде чем заснуть, он каждый вечер вспоминал и рассказывал мне о своей тяжёлой жизни до эмиграции, об участии в одном из городов черты оседлости в подпольном революционном кружке; об удачном побеге через границу, о долгих скитаниях, пока в Гамбурге не смог сесть на корабль для эмигрантов. Об очень тяжёлых годах в Америке, когда ему приходилось выполнять всякую работу, какую он только мог найти. Наконец, он устроился мелким ремесленником по починке посуды и утвари, потом завёл свой токарный станок, штамповочную машину. Считал себя настолько обеспеченным, что выписал к себе всю семью. Но когда пришла весть о полной победе пролетарской революции в России, он решил вернуться на родину. Здесь он вступил в производственный кооператив, отдал в него всё привезённое с собой своё оборудование. Когда он попал в БД, ему это казалось непостижимым недоразумением. Он молил и плакал перед «следователями» и тем самым ещё более ухудшал своё положение. Постоянно мучила его мысль о семье. По его словам, в такое же положение, как и он, попали и некоторые другие вернувшиеся из эмиграции члены производственного кооператива. Я не знаю, какая судьба постигла в дальнейшем этого надломленного постигшей его бедою человека.

Проходили первые месяцы наступившего 1939 года. После довольно длительного перерыва я был вновь вызван к «следователю». На этот раз по первому впечатлению мне показалось, что произошла какая-то большая перемена в порядках ведения следствия. Мне предложено было сесть. Новый «следователь» производил впечатление какого-то вышестоящего начальника. Он сказал, что у него имеются показания против меня не каких-нибудь мало разбирающихся в деле людей, а вполне уважаемых учёных, даже академиков, о том, что я вёл антисоветскую деятельность, и что лучше всего будет, если я сам подробно и самокритично об этом расскажу. Я ответил решительным категорическим заявлением, что никакой противосоветской деятельности я не вёл и никаких противосоветских высказываний нигде не делал. Что, напротив, добросовестно работал по выполнению задач, лежащих на мне, как на советском служащем и профессоре. Что решительно всё, что до сих пор предъявлялось мне на допросах, было совершенно бессмысленным измышлением. Один из следователей допрашивал меня о моих разговорах с академиком И. Ю. Крачковским, но я никогда не говорил с ним и совершенно с ним не знаком. Другой следователь (Леонтьев) бил меня по лицу и угрожал разбить мне голову, заставляя сообщить, кто привозил мне голубей, но я никогда никаких голубей не держал, и это измышление я, по совести, считаю бессмысленным бредом. Я утверждаю, что и новые обвинения, выдвигаемые теперь против меня, ложны.