Ольга Фатеева - Скоропостижка. Судебно-медицинские опыты, вскрытия, расследования и прочие истории о том, что происходит с нами после смерти

Через несколько месяцев я узнала, что этот случай ушел на комиссию, то есть следователь, который вел уголовное дело, назначил комиссионную экспертизу с участием нескольких человек по факту смерти Н. Комиссионные экспертизы производятся в одноименном отделе, эксперты, если необходимо, привлекают специалистов из других областей медицины.

Использование методики без обоснований, просто потому, что так написали в приказе, отучает думать. Безупречное знание всех требований приказа облегчает составление шаблонов актов, которыми активно пользуются эксперты в работе, но не научает описывать все то, что выходит за рамки болванок.

Тогда я, конечно, ужасно боялась комиссионных экспертиз. Эксперты из комиссии представлялись мне мудрыми небожителями с огромным опытом работы, устанавливающими истину. Сейчас я скажу, что мнение комиссии – это еще одно экспертное мнение из возможных. Когда-то давно при царе Горохе первичных экспертов-танатологов приглашали на комиссионные заседания, обсуждали случаи, пытались прийти к общему решению. Потом просто присылали первичному эксперту заключения комиссионных экспертиз для ознакомления, следили, сколько раз за год комиссия поменяла в первичных заключениях причину смерти, механизм повреждений или вред здоровью. Сейчас до меня разными путями доходят слухи, если вдруг мой акт попадает на комиссию, иногда эксперты из комиссии приходят поговорить, обсудить, но чаще я ни с экспертами не общаюсь, ни выводами комиссионными не интересуюсь. Иногда, вскрывая труп, сразу можно предположить, что случай настолько гадкий, что, скорее всего, пойдет на комиссию, так что лучше прикрыть себя по максимуму сразу и перестраховаться.

Я получила комиссионную экспертизу, где было написано, что к асфиксии относится комплекс повреждений в области шеи, предполагаемое закрытие носа и рта вообще нечто недоказуемое, а переломы ребер сами по себе к смерти отношения не имеют. Комиссия удачно разделила все отягощающие друг друга звенья одного патогенетического процесса и оценила тяжесть причиненного вреда здоровью (наверняка все слышали выражения про тяжкие телесные): шея – тяжкий вред здоровью, одна квалификация, одна уголовная статья, ребра – средний вред, другая квалификация и статья УК. И не менее удачно нашелся подозреваемый именно для среднего вреда и «легкой» статьи, а вот за убийство так никто и не ответил, подозреваемого не было с самого начала, потом уголовное дело, разумеется, сдохло. Выводы комиссии меня удивили, я пыталась найти единственный верный ответ – тогда мне казалось, что в судебке только так и есть, – установить истину и попутно решить, совсем ли я безнадежна как эксперт. Гадкий вариант банального сговора и заказа от следствия в голову не приходил.

Для закрепления эффекта, чтобы суд окончательно принял во внимание выводы комиссионной экспертизы (а суд может принимать из нескольких экспертиз по делу, если назначались комиссионки, или повторные, или дополнительные, любую понравившуюся), следователь вызвал меня на допрос, да не простой, а с участием одного из членов комиссии. Обычно следователи приезжают к нам, допрашивают, составляют протокол, а в тот раз поехала я, глубоко беременная, с восьмимесячным животом наперевес, – психологический ход, элемент запугивания. В моем заключении всплыл один спорный момент, раны на шее от янтарных бус. Мелочь, но мелочь сложного генеза. Я оценила и отразила в выводах только один компонент из механизма их образования – ушибленный, а механизм образования этих ран, мелких, неглубоких, ничего не значащих самих по себе без факта сдавления шеи, имел еще резаный, колющий компонент, ведь у бусин заостренные грани. Можно считать мелочью, никак не меняющей сути экспертизы и причины смерти Н., и это правда так. Можно позорить эксперта: эксперт должен был расписать все нюансы – и этим увлеченно занимался на допросе эксперт из отдела комиссионных экспертиз. Следователь, процессуальное лицо, выступал в роли молчаливого стенографиста, не умеющего даже сформулировать вопросы. В общем, полчаса позора, и меня отпустили.

Шеф, естественно, спросил меня потом, как все прошло. Я рассказала с подробностями, но без оценок. Он не проявил никакого участия, никакой реакции, но на ближайшем общем собрании отдела комиссионных экспертиз разнес допрашивавшего меня эксперта, а потом и на следователя нажаловался, рассказав про все допущенные процессуальные нарушения. Короче, «слуга царю, отец солдатам». Узнала я об этом эпизоде от коллег, сам он не счел свой поступок чем-то выдающимся и достойным упоминания.