Ольга Фатеева - Скоропостижка. Судебно-медицинские опыты, вскрытия, расследования и прочие истории о том, что происходит с нами после смерти

Фанатизм заменили на работу в правовом поле, доказательную медицину и строгое следование приказу 346н. Разумеется, подобные приказы, регламентирующие работу экспертов-танатологов и других структурных подразделений Бюро судебно-медицинских экспертиз, писались и раньше. С оговорками. Из приказа в приказ с разными формулировками кочевала заветная фраза, что необходимый объем исследования, методики и последовательность эксперт выбирает сам. Она дожила и до последнего, ныне действующего приказа 346н, но с купюрами. Как оказалось, существенными. Из нее исчез определяемый самим экспертом объем исследования. Раньше по акту сразу можно было понять, какую патологию подозревал эксперт, в каких направлениях шел диагностический поиск, знает ли он свою специальность, какую специфическую пробу необходимо провести, чтобы доказать или опровергнуть свои умозаключения, какие объекты направить на лабораторные исследования, какими дополнительными методами окраски воспользоваться при гистологии. Теперь же, по приказу 346н, эксперт должен произвести полный набор манипуляций, прописанных в приказе, и набрать прописанные в приказе анализы, даже если они мало что значат, не добавляют никаких определяющих сведений.

Иллюзия экспертной свободы, которую я понимаю как принцип разумного, необходимого и достаточного, осталась лишь в последовательности исследования трупа, а последовательность вскрытия и описания сама по себе уже во многом задана секционными техниками и тем самым принципом разумности, то есть, попросту говоря, здравым смыслом.

Происходящие изменения в судебно-медицинской экспертизе – проявления общих процессов в медицине и в других сферах жизни. Новые требования к работе привели в судебную медицину других людей, или другие люди сформировали и продолжают формировать новые требования. Замкнутый круг, взаимосвязанные явления, но не мне анализировать их природу, это скорее повод для социологического изыскания. В судебку пришли те, кто считает, что это легкая работа, те, кто думал, что сюда берут всех, кого не взяли в остальную медицину лечить и спасать, те, кто свято верит приказам и распоряжениям.

Мне везет с людьми до сих пор. Я каждый день встречаюсь с экспертом, которому восемьдесят, он еще вскрывает и, с подозрением поглядывая, если вдруг я выскочила из секции раньше, чем он, грозит мне: каждый труп – это индивидуальность, уникальный случай, в каждом трупе много нового и интересного.

Строгое соблюдение формальных требований мешает формированию клинического, патогенетического мышления, притупляет и ослабляет его. Экспертам старше меня и мне самой, когда упомянутый приказ принимали и вводили, переучиваться было сложно. Сложно запомнить, например, что в любых случаях, без каких-либо показаний необходимо вскрывать придаточные пазухи черепа. За исключением, скажем, вскрытия черепно-мозговой травмы или менингита. Использование методики без обоснований, просто потому, что так написали в приказе, отучает думать. Безупречное знание всех требований приказа облегчает составление шаблонов актов, которыми активно пользуются эксперты в работе, но не научает описывать все то, что выходит за рамки болванок, чего в экспертной практике более чем достаточно, что и есть самое интересное. Можно на всех трупах автоматически, по привычке, проводить раздельное взвешивание сердца [15] Метод раздельного взвешивания частей сердца предложен более ста лет назад и используется для выявления гипертрофии левого или правого желудочков сердца при диагностике заболеваний сердца и легких. – Прим. авт. , но запинаться и мямлить, изучая головной мозг при черепно-мозговой травме после нескольких суток в стационаре. Развал прежней школы, судебно-медицинской системы и медицины в целом должен родить что-то новое.

На второй год самостоятельной работы, когда я была уже не врачом-интерном под опекой наставника, а экспертом, гордо ставящим свою подпись под заключением, я забеременела. Начальник сразу же перевел меня на одну ставку, меньше которой я получать не могла, хотя до беременности работала уже на две с половиной, и давал вскрывать бесперспективные для следствия случаи – очень стареньких бабушек и дедушек без намеков на насильственную смерть, «железки» и «падухи» с парой уцелевших костей. До беременности я вскрывала труп пожилой женщины, Н., шестидесяти девяти лет. Обнаружена в квартире, в состоянии гнилостных изменений. При исследовании, несмотря на гнилье, я обнаружила признаки механической асфиксии: мелкие раны на шее от янтарных бус с гранеными, шероховатыми, заостренными бусинами, кровоизлияния в мягких тканях лица, шеи, мелкие полулунные ссадины на шее и лице от ногтей, переломы хрящей гортани, подъязычной кости и двусторонние переломы ребер, какие образуются, если лежащего человека, например, придавить коленом или упереться ему в грудь одной рукой, а другой сдавливать шею бусами и пытаться одновременно закрыть рот. Прижизненность повреждений на лице и шее и переломов подтвердилась гистологически. Гистологи же нашли в легких очаги острой эмфиземы, вздутия, а не только гнилостные газы. В диагноз я включила и закрытие носа и рта, и сдавление шеи, и сдавление груди – кто возьмет смелость разграничить эти воздействия, тем более что итог у всех общий – асфиксия, удушье.