Михаил Кириллов - Врачебные уроки (сборник)

Другой случай. Это было году в 90-м. Я проводил плановый обход в кардиологическом отделении клиники. В 4-х местную палату вместе со мной вошли врачи, клинические ординаторы и слушатели.

На койке лежал больной старше 70 лет, фронтовик. Ординатор доложила о больном, был назван и диагноз: ИБС, перенесенный инфаркт миокарда, мерцательная аритмия. Показали и электрокардиограмму, которая это подтверждала. Все это время больной внимательно ждал, когда я с ним заговорю. Я улыбнулся ему и спросил: «На каком фронте пришлось воевать?» Он немного удивился, так как этого вопроса совсем не ожидал, и ответил: «На Волховском – в 1942–1943 годах, а позже на 1-м Прибалтийском». Разговорились. В каких частях служил (рядовым, конечно), о ранениях, друзьях-однополчанах, о медицинской службе, об увольнении в запас и т. д. Оказывается, он был награжден медалью «За отвагу». Получилось что-то вроде интервью в постели. Воспоминания его воодушевили, тем более «свиту» мою в основном составляла молодежь.

Все это время о его нынешнем заболевании я не спрашивал, но пальцы держал на пульсе. Щупаю-щупаю, а пульс кажется мне нормальным, аритмии нет. Я тихо говорю об этом помощникам и прошу записать ЭКГ сейчас же. И на пленке нет мерцательной аритмии! Чудо какое-то: постоянная форма мерцательной аритмии исчезла в процессе разговора. Все, кто был в палате, наперебой щупали пульс больного и убеждались в этом. Убедился в этом и сам больной. Все приписывали успех психотерапевтическому воздействию моей беседы с ним. Конечно, это было удивительно, но, к сожалению, сохранялось лишь около часа. Дело в том, что фибрилляция предсердий трудно устранима и при применении современных медикаментозных средств. Я был тогда начальник клиники терапии, насчитывающей 255 коек. Этот случай мог бы свидетельствовать о моей способности к волшебству (что повышало мой авторитет и внушало подчиненным трепет…), но, к сожалению, никогда больше мне это уже не удавалось. В чем же дело?

Полагаю, что заинтересованное внимание к человеку, уважение к наиболее значительному в его жизни, обнажение наиболее полезных сторон в его деятельности, подчас с возрастом забытых, стертых, примелькавшихся, в состоянии актуализировать не только его социальный статус, его психическую сферу, но и пусть хоть временно нормализовать даже некоторые его физиологические возможности. Под влиянием этих факторов больной человек как бы возвращается в то время, когда он был на вершине своих возможностей, своей значимости и когда он был молодым и здоровым.

Врач должен быть емким человеком, мудрым, умеющим настраиваться на разные человеческие «волны и частоты». Точно также как мы ищем наилучшую частоту звучания радиоволн в приемнике. И иное нас не удовлетворяет. В конечном счете, врач должен уметь бережно и умно принять все интимное, трудное и больное от разных (подчас многих) людей, попытаться изменить эти трудности в их сознании, во внутреннем восприятии болезни к лучшему и сохранить возникшую связь с ними. Врач должен быть очень близок больному, только тогда он может влиять на него и помочь. Не всем можно врачевать, многим нельзя. Умение жить для другого, забыть себя, если нужно, плюс грамотность – это и есть настоящий доктор. Тогда даже невозможное может стать возможным.

Это очень больная тема. Ее болезненно иллюстрировать даже частными примерами. Но необходимо.

Есть известный французский роман «Семья Тибо» (автор Де Гайар). Есть и кинофильм по этой книге. Он затрагивает события 1-ой Мировой войны, проблему применения оружия массового поражения, в частности иприта, немцами против французов, проблему безнадежности тяжелобольных людей и вопросы эвтаназии. Один из героев этого романа Антуан, врач, сам больной бронхоэктатической болезнью вследствие поражения легких ипритом, оказывается перед необходимостью выполнить просьбу своего отца, страдающего раком в последней стадии, отравить его с тем, чтобы прекратить невыносимые мучения и безнадежность. Описаны страдания Антуана, его метания в поисках ответа на оправданность самого его права оборвать жизнь родного человека даже по просьбе последнего. Он так и не решился на это, полагая, что даже мучительная жизнь – это еще жизнь. Проблема эвтаназии остается нерешенной и поныне.