Алексей Решетун - Между жизнями. Судмедэксперт о людях и профессии

«Вы имеете в виду…» — осторожно начал я.

«Нет, нет, никакого криминала и мухлежа с экспертизами не допускалось — мой начальник, способный извлекать выгоду из всего, тем не менее обладал стойким инстинктом самосохранения и никогда не пересекал ту черту, за которой его могли подтянуть по статье, — отчасти, это было вызвано (и совершенно правильно) недоверием к представителям милиции и прокуратуры. Эти замечательные люди подставляли других людей, и экспертов в том числе, не так уж редко, и не потому, что испытывали к ним личную неприязнь или отличались какой-то природной подлостью; просто когда из-за недоработок самого мента возникал скандал, он всегда старался обвинить в этом кого-то другого, и часто крайним становился эксперт. Нам такое поведение казалось естественным, никаких обид мы не держали, поскольку, во-первых, не доверяли даже самым близким правоохранителям и не подставлялись, а во-вторых, все ходы записывали, и проверить факты в том или ином документе было несложно.

Михал Михалыч очень любил по-доброму издеваться над ментами. Издевательства эти принимали несколько устойчивых форм. Опишу одну из них. Иногда во время исследования трупа эксперт, что называется, «нарывается» на какую-то травму, которую снаружи совсем не видно. Наиболее часто среди таких «сюрпризов» встречаются черепно-мозговые травмы или травмы живота. Повреждения на голове обычно маскируют волосы, а на животе их в принципе может не быть — из-за податливости передней брюшной стенки. Если такая травма обнаруживалась, то автоматически запускался алгоритм действий, направленных на исключение, в первую очередь, убийства, а во вторую — получения травмы при самостоятельном падении пострадавшего. Если первый вопрос решался отрицательно, а второй — положительно, то составлялся формальный материал проверки, который быстро отправлялся в архив. Мой начальник, конечно, знал все эти нюансы и всегда этими ситуациями пользовался. Происходило это так. Если на вскрытии обнаруживалась травма, явившаяся причиной смерти, лаборантка набирала номер начальника ОВД, прислоняла трубку к уху моего босса (перчатки он не снимал и сам трубку взять не мог), и начинался примерно такой диалог:

Мой начальник (МН): «Здравствуйте, Иван Иванович!»

Начальник ОВД (НОВД): «Здравствуй, Петр Петрович. Чего звонишь, что случилось?»

МН: «Да так, думаю, позвоню, узнаю, как дела, как криминогенная обстановка в городе?»

НОВД: «Испортить, что ли, ее хочешь?»

До этого вопроса мой начальник разговаривал самым предупредительным и ласковым голосом, но теперь тон его менялся на огорченно-озабоченный.

МН: «Как знать, как знать… Тут такой товарищ есть — (он называл ФИО трупа и место, из которого его доставили). — Так вот, у него сюрприз для вас. Черепно-мозговая травма», — следовал тяжелый вздох.

НОВД: «Открытая или закрытая?»

Я никогда не понимал, зачем все сотрудники задают такой вопрос, — для них характер черепно-мозговой травмы вообще не имеет значения.

МН: «Категорически закрытая».

НОВД: «При падении мог?»

И тут было два варианта ответа: если имело место стопроцентное убийство, то так и говорилось, без обиняков. Если же вид повреждений, их характер и локализация допускали возможность получить травму при самостоятельном падении из положения стоя, то игра продолжалась.

МН: «Ну, как сказать… Вряд ли, не похоже… Очень сомнительно».

НОВД: «Но не исключается?» — с огромной надеждой в голосе.

МН: «Ну-у-у, при определенных обстоятельствах, может быть».

НОВД: «Понял, сейчас тебе перезвонят».

После этого перезванивал или начальник криминальной милиции, или начальник уголовного розыска, и вопросы повторялись в такой же последовательности. Особенно интересно было слушать эти разговоры, когда травма как секционная находка встречалась дважды или трижды в день».

«Но ведь это как-то неправильно», — заметил я.

«Я тоже поначалу так думал и даже как-то сказал об этом начальнику, но он мне все доходчиво объяснил: «Дело в том, что мы можем только предполагать с той или иной степенью уверенности возможность получения травмы при падении, мы не знаем обстоятельств этого события и почти никогда не исключаем вероятность посторонней «помощи» потерпевшему. Если им (ментам) сразу сказать, что допустимо самостоятельное падение пострадавшего, то они вообще ничего делать не будут, а просто все сговняют. А так они хотя бы опросят свидетелей, съездят на место происшествия, авось и не окажется это падением». И он был абсолютно прав. Впоследствии, став начальником, я поступал точно так же».