Рене Претр - Там, где бьется сердце. Записки детского кардиохирурга

Три недели спустя Стелла показала мне письмо от Люси. Почерк у нее был уже практически взрослый, хотя еще оставалось что-то детское в использовании разных цветов, в оформлении текста, в маленьких рисунках — цветочках и сердечках, украшавших страницы. Та особенная зрелость, которая так удивила меня, была в самом тексте. Может быть, призрак возможной смерти заставил ее так быстро повзрослеть? Или просто она была очень рано созревшим ребенком?

Она еще раз благодарила меня и уверяла, что чувствует себя хорошо. Новость эта очень обрадовала меня. В конце послания она спрашивала, не могу ли я прислать ей «фотографию ее хирурга с автографом».

У меня было несколько фотопортретов на глянцевой бумаге, которые делал профессиональный фотограф. Я взял две фотографии и подписал одну по-немецки, а вторую по-французски:

«Люси,

С большой надеждой на выздоровление.

С огромной надеждой!»

— подписал и отправил ей.

И снова я целиком погрузился в работу. Снова предсердия, желудочки, клапаны и сосуды бросали нам вызов. Снова недели пролетали как дни, с бешеной скоростью. Несколько раз я встречал того коллегу-онколога в подвальных коридорах и всякий раз спрашивал:

— Как дела у Люси?

— У нее все хорошо.

— А что там опухоль, которую мы удалили? Она была мертва?

— Не совсем. Было несколько активных очагов, несмотря на предварительное лечение. И поэтому мы продолжаем химиотерапию.

— А прогноз? Благоприятный же! Или нет?

— Пока трудно определить.

Время бежит, и вот промчалось полгода. Люси исчезла с моих радаров до того момента, когда мы с бригадой обедали и подошел тот самый коллега-онколог, нагнулся к моему плечу и бесцветным от горя голосом прошептал:

— Вчера, в воскресенье, Люси скончалась.

— Что?!!

Я подскочил, как от удара молнии.

— Да, у нее случилось резкое обострение из-за метастазов в головной мозг, она быстро потеряла сознание. Все произошло очень быстро. Через несколько дней она впала в кому, и вскоре все было кончено.

— Не может быть!

Я был раздавлен, без голоса, без сил. В голове стояла какофония, заглушавшая все остальные звуки.

Коллега встал, извинился и ушел.

Больше никто не разговаривал. Не двигался. Наши мысли витали где-то в пустоте.

Ее лицо, взгляд зеленых глаз.

Вот что возникло в моей памяти. А с ними пришло неприятное ощущение, что Люси, по-видимому, так и не перестала чувствовать, как возле нее бродит зловещая тень. Близкая опасность, которая на какое-то время выпала из поля моего зрения.

«То белеет туман над водой», — ответил я на ее страхи. И, наверное, какое-то время она верила этим обнадеживающим словам. Наверное, она верила в нашу способность уничтожить нечистую тварь, притаившуюся в ее теле, прежде чем вновь поняла, что мы бессильны.

Последняя мольба ее зеленых глаз.

Чувства несправедливости и обмана достигло апогея. Эта девочка храбро приняла все — болезненные исследования, невыносимое лечение, тяжелейшую хирургию, борясь за право жить на этой земле. Как бы я ни искал подобие оправдания Природы, я не мог найти ни одного. Я не понимал причин этого ничтожного, нездорового, отвратительного цинизма.

Ее последняя мольба, две тяжелые слезы.

«К отцу, весь издрогнув, малютка приник». Меня охватило мучительное сожаление: я так и не пошел еще раз поговорить с ней. Я не пошел обсудить с ней ее планы и мечты. То, что ее смешило, что она любила. В тот момент, когда тень, казалось, отступила, исчезла из поля зрения.

Две тяжелые слезы, письмо, украшенное сердечками и цветочками.

Как все дети в ее возрасте, Люси мечтала о нормальной и прекрасной жизни. Долгой жизни. А получила лишь горькое разочарование от того, что лишь краешком глаза взглянула на нее, прежде чем двери захлопнулись неотвратимо и безжалостно.