Андрей Павленко - Служа другим. История врача-онколога, ставшего пациентом

Что еще я сделал? В любом случае есть небольшой шанс, очень небольшой – 2–3 % – развития каких-то нежелательных явлений, осложнений, которые могут привести к плохому исходу, поэтому в настоящее время моя супруга знает все пароли на моем компьютере, на моем телефоне, знает все входы в мобильные банки моих карточек, на которых я складывал определенную сумму. Это важно сделать, чтобы, случись что, ни у кого не было никаких проблем. Сделал несколько обязательных звонков, которые я хотел сделать. Это маме, своим детям – рассказал им, что папа скоро выйдет на связь.

Что я сейчас чувствую? Боюсь ли я? Нет, пожалуй, не боюсь. Конечно, легкое волнение присутствует, но я думаю, что это нормальная ситуация.

Когда я готовил своих больных к таким вмешательствам, я обычно говорил, что не должно быть паники. Волноваться можно, можно даже немножко бояться. Просто главное, чтобы не было панического состояния. Я точно знаю, что я сегодня буду спокойно спать, как, в принципе, и предыдущие дни.

➧

В послеоперационном периоде попытаюсь встать и ходить уже на вторые сутки. А дальше посмотрим. После выписки будет тоже непростой период, период реабилитации, период привыкания организма к новым условиям существования. Потому как без желудка все же желудочно-кишечный тракт будет вести себя поначалу очень непредсказуемо, наверняка может быть значительная потеря веса и мне придется выработать какую-то личную диету. Она известна, но на самом деле я не очень люблю есть то, что мне будут рекомендовать, различные каши, я их ненавижу, никогда не любил их, никогда не ел. Единственная каша, которую ел, это гречневая. Гречневую кашу, безусловно, есть я буду. Мне нельзя будет молоко. А я очень люблю молоко. Я мог литрами его пить… поэтому с этим тоже будет проблема. Пареное, вареное я никогда не любил, а придется переходить на такие варианты и, естественно, все это в виде пюре.

В общем-то, это будет непростой период, но уверен, что я с ним справлюсь. Уверен в том, что мне помогут также дополнительные средства. Это средства для энтерального питания, когда в небольшом объеме может быть довольно много калорий, а калории для меня будут после операции важны. И будет постоянная заместительная терапия. То есть все ферменты, которые вырабатывал желудок, мне необходимо будет принимать теперь вместе с едой. Десять дней после операции

Чувствую я себя довольно неплохо. Это значит, я могу водить машину, ходить по улицам, принимать пищу, понятно, с определенными ограничениями. Я называю это «титрование пищи», то есть очень маленькими порциями, но постоянно.

Путь пациента оказался гораздо сложнее, чем я об этом думал. Я имею в виду послеоперационный путь, потому что, во‑первых, приходится много терпеть, гораздо больше, чем я предполагал. И я стал лучше понимать своих больных, это 100 %. Я буду проводить определенные организационные изменения у себя в отделении на основании того опыта, который я получил, будучи пациентом. В общем, теперь я понимаю, что это очень непростая ситуация – послеоперационный период.

Самое сложное время, на мой взгляд, было с четвертых по шестые сутки. Когда уже вроде как все и не плохо, но еще и не хорошо. И в этот период стало максимально плохо спаться, я просыпался ночью в два, в три часа и дальше просто не мог заснуть, хотя я морально настраивался, что первые дни будет больно, но это было больней, чем я ожидал.

Я сейчас быстро устаю очень, полчаса работы за компьютером – и мне потом надо час полежать. Сейчас отлаживаю питание потихонечку. Глотается сложно очень. Жидкое все. У меня очень тонкий пищевод, сказал врач.

Я находился все же в преферентных условиях – я онколог, у меня много знакомых. И не столкнулся с бюрократической машиной, которая у нас есть. Я не ждал нигде, ни на одном из этапов не было потери времени. Но знаю лично пациентов, которые по 2–2,5 месяца иногда проводят в очередях на бесконечные консультации. Чтобы записаться на компьютерную томографию, можно ждать полтора месяца. В результате теряется время. Для третьей и четвертой стадий месяц-два, может, никакой роли не сыграют. Но для больных с ранними формами рака, с неинвазивными, месяц-два могут стать критическим сроком, когда болезнь может перейти на следующий уровень.

Но я узнал, что болеть непросто. Узнал, что наши больные находятся в сложных условиях. Меня поразило – хотя и так это знал, но не так близко, – что у нас нет достаточного психологического сопровождения для пациентов, которые попадают в тяжелые условия и им надо помочь выбраться из депрессивной ямы. Я не страдал депрессией даже в самых трудных ситуациях своей жизни, но люди разные, есть те, кто уходит в себя и кого трудно вытащить.