Д Глуговский - Развитие и сексуальность

Производство социальных форм жизни не обусловлено генотипическими структурами, оно противоречит биологическим закономерностям. Его субъектом является не физиологическая, а психологическая реализация индивида, так как это производство имеет основанием накопление признаков через индивидуальную жизнедеятельность и закрепление их не в биологическом генотипе, а в социальных структурах, внешних по отношению к индивиду. Половые различия играют в этом случае второстепенную роль и даже оказываются помехой в адаптации и функционировании индивида в социальном контексте. Таким образом, биологическое и социальное начала в человеке противоречат друг другу не только в теоретическом плане, но и в повседневной жизни [1] Это противоречие активно используется в идеологии движения эмансипации. Здесь справедливо указывается на то, что распространение социальных ролей в актуальных сообществах в большей или меньшей степени строится на смешении социальной и биологической компонент, вернее, на подмене социальной составляющей биологической. Однако в реальной жизни чрезвычайно сложно разделить две эти структуры. Выходом из тупика могло бы стать радикальное изменение социального института семьи, однако пока что мало кто готов им пожертвовать, хотя очевидно, что современное общество эволюционирует именно в этом направлении. .

Производство социальных форм жизни постепенно отчуждается от индивида в виде общественных институтов (религия, политика, право, экономика и т. п.), которые приобретают характеристики самодвижущихся, саморазвивающихся подсистем, составляющих основу социума. Индивид становится не только субъектом, но и объектом, страдательным началом этого развития. Социальные закономерности становятся регламентирующими жизнедеятельность отдельного индивида, они образуют динамическую структуру по форме аналогичную биологическому генотипу. Они превращаются в жёстко фиксированные надиндивидуальные императивные образования, не подверженные коррекции и трансформации со стороны отдельных индивидов. Условно мы можем назвать их социальным генотипом, охраняющим противоположную биологической функциональность вида, или — генотипом наизнанку.

Таким образом, в биологическом и социальном развитии противоречат не цели (они и в том, и в другом случае одни и те же — сохранение и экспансия вида), а формы, условия их достижения. Социальное производство подавляет, нивелирует биологическую (в первую очередь, половую) принадлежность индивида, провоцирует в нём небиологические, частные проявления. Производство же биологическое, наоборот, подавляет всяческие фенотипические отклонения и предполагает полную физиологическую унификацию индивида, которая практически невозможна вне единообразия форм жизнедеятельности и, следовательно, — психического единообразия.

Здесь следует оговориться, что это противоречие присуще не только человеку как виду, оно универсально для всей биологической природы. Мы можем отмечать его от едва различимых форм у простейших до весьма развитых форм социального сосуществования у высших видов. Но накопление признака обретает новое качество только у человека.

В определённый момент исторического развития социальность организуется в самостоятельную, автономную, ускоренную по отношению к биологической системность, которая обретает способность к саморазвитию, и тогда человек, будучи изначально принадлежащим к двум антагонистическим формам жизни, теряет свойство субъектности и перестаёт оказывать формирующее влияние на действительность, так как не может отказаться от своих биологических оснований в пользу социальных.

Вспомним прошлые дискуссии о том, насколько отдельная личность может повлиять на социальное развитие. Можно утверждать, что с течением исторического времени такая возможность уменьшается и сходит на нет. Если совсем ещё недавно у нас присутствовала уверенность в том, что прогресс, в самом широком понимании, инициируется нашей активностью, и он есть безусловное благо, то теперь приходит понимание того, что прогресс есть некая самодвижущаяся ценность, которая развивается по своим законам, которые далеко не всегда адекватно осознаются и с трудом прогнозируются. Но такое изменение оценок происходит не оттого, что мы стали умнее, а оттого, что изменилась диспозиция конфликтующих сторон описываемого в данном тексте противоречия.

2

Вплоть до последнего времени сексуальные взаимодействия оставались сакральной областью человеческих отношений. Это было закреплено практически во всех этических системах как религиозных, так и светских. Причину этого мы отнесём к степени приоритетности одной формы производства жизни над другой формой, а также к тому, что социальное производство в потенции всегда угрожало производству биологическому. Проще говоря, как бы ни развивались общественные отношения, вид должен биологически воспроизводиться. У дочеловеческих видов сексуальная жизнь совершенно открыта, она не табуируется и осуществляется в ряду всех прочих биологических проявлений. Можно с достаточной степенью вероятности предположить, что и в раннем человеческом обществе сексуальные проявления не подвергались никаким запретам. Сакрализация возникает вместе с социализацией. Она имеет не эстетическую функцию, как стало казаться в новые времена, а защитную, так как в контексте существования человека как вида социального его общественное функционирование оказывается более важным, чем функционирование биологическое. Кстати, такому же табуированию подверглись и другие биологические проявления. Мы тщательно прячем свои выделения, запахи, предпочитаем не думать о том, что наша пища представляет собой продукт насилия над другими видами и т. д.