Алексей Решетун - Вскрытие покажет - Записки увлеченного судмедэксперта [3-е изд., расш. и доп.]

Была еще одна девушка. С самого начала она производила несколько странное впечатление: густо красилась, разговаривала о смерти чаще, чем это было необходимо по работе, и предпочитала учебе подработку в качестве фотомодели. Кончилось все тем, что в одной из социальных сетей были обнаружены фотографии из морга, где она позировала на секционном столе. По-видимому, ее творческому началу недоставало красоты в секционном зале, и она решила украсить его собой. Расстались с ней без сожаления.

Но самым колоритным был интерн, о котором у нас до сих пор ходят легенды. Назовем его Гогой. Он прибыл из солнечного Закавказья с простой целью — заработать деньги. Где-то Гога услышал, что учиться на нашей кафедре совсем не надо, а денег можно получить немерено. Встретившись с остальными интернами, он сразу поставил их в тупик вопросом — кому тут надо заплатить, чтобы стать профессором. Когда я фотографировал сотрудников кафедры для стенда, он долго причесывался, принес откуда-то толстую книгу, на которую сначала положил одну руку, потом другую, потом обе, а после окончания съемки отозвал меня в сторонку и спросил, кому тут надо заплатить, чтобы его фотографию разместили выше фотографии заведующего кафедрой. Все эти вопросы Гога задавал с такой непосредственностью, что обижаться на него было никак нельзя. Остальные интерны дивились его наивной наглости, которую сам он, судя по всему, наглостью не считал.

В учебе Гога тоже звезд с неба не хватал. Искренне удивившись тому факту, что в судебной медицине нужно иметь дело с мертвыми людьми, он старался всячески избегать походов в секционный зал, каждый раз выдумывая новые причины.

Однажды мне достались два гнилостно измененных трупа. Я сказал Гоге, чтобы он переоделся и спустился в подвал, а сам отправился туда пораньше делать наружное исследование. Дело в том, что обучать человека и одновременно диктовать акт лаборанту практически невозможно. Проведя наружное исследование и не дождавшись Гогу. Я послал за ним лаборанта. Прошло еще полчаса, и наш интерн явился. Экипировался он весьма основательно: две шапочки, три маски, два секционных халата, две пары перчаток, резиновые сапоги, бахилы, нарукавники и два фартука, один из которых был надет со стороны спины. Местами из-под халатов и фартуков предательски проглядывали мохнатая спина и грудь, поскольку все это великолепие было надето на голое тело — из собственной одежды на нем были только трусы. Появление начинающего доктора в таком виде произвело фурор в подвале. По моргу тут же поползли слухи, и из соседних секционных залов стали приходить люди. Убедившись, что все действительно обстоит так, как гласит народная молва, они уходили, держась за стену от смеха. Надо сказать, что Гога относился к такой реакции с нордическим спокойствием, так несвойственным его южному темпераменту, и в сотый раз объяснял, что боится запахов и микробов, для защиты от которых и принял необходимые меры. В секционный зал он так и не зашел, на все мои предложения поработать мычал что-то неопределенное, пока наконец не сказал, что он не пойдет потому, что с утра «очень хорошо покушал».

Было сразу понятно, что в судебной медицине этот человек лишний. Грех мой — я часто привлекал его к исследованию гнилых трупов, и, когда это удавалось, нужно было видеть, как он проводил исследование, стараясь не испачкать ни кончика пальца, ежесекундно мыл руки, ругался и потел. Да простят меня читатели за такие подробности, но однажды во время вскрытия такого трупа из брюшной полости с шумом вырвались гнилостные газы, что бывает очень часто. Бедный Гога от неожиданности шарахнулся в сторону, поскользнулся и чуть не упал, после чего, сославшись на телефонный звонок, вышел в коридор и пропал до конца дня.

Удивительный был человек! Каждый день он веселил нас анатомическими открытиями — не зная анатомии совсем, он выдумывал какие-то свои термины: «кишечные щупальца», «желтая дыра» в печени и многое другое.

Однажды мы исследовали труп полной женщины. Одна из методик практического обучения заключается в том, что врач садится на место лаборанта, а интерн проводит исследование и диктует эксперту, который по ходу исследования корректирует его. Одновременно интерн учится внятно и громко диктовать. Так было и в этот раз: Гога диктовал, я печатал текст. Дошли до живота. Гога диктует: «Живот располагается выше уровня реберной дуги. На животе рана… края раны ровные…» Я спокойно печатаю, потом спохватываюсь: «Стоп! Какая рана? Я же осматривал труп, никаких ран не видел. Где рана?» «Да вот же», — отвечает Гога и на полном серьезе указывает на… пупок. Как я уже говорил, женщина была полная, и пупок у нее был в виде поперечной щели, а не круглый, как обычно. Вот его-то Гога и принял за рану и наверняка описал бы эту «рану», не останови я его вовремя.