Дэвид Селлу - Спасал ли он жизни? Откровенная история хирурга, карьеру которого перечеркнул один несправедливый приговор

Закрыть дверь туалета я не мог, и любой мог увидеть мои действия. Неприятно пользоваться туалетом перед потенциальной аудиторией. Любой мужчина, который когда-либо пытался помочиться стоя, расстегивая молнию на брюках одной рукой и стараясь не обрызгать себя, поймет проблемы, с которыми я был вынужден столкнуться. Я решил не опорожнять кишечник, поскольку это явно привело бы к проблемам. Я даже не попытался помыть руки, поскольку это было бы настоящее представление.

На следующий день, в воскресенье, около 11:00 меня вызвали в медицинский кабинет. Больница не направила тюремному врачу письмо, но я хотя бы мог самостоятельно обо всем рассказать.

Не представляю, как справился бы на моем месте человек без медицинского образования.

Меня встретила приятная медсестра, пообещав организовать консультацию врача через одну-две недели. Она надеялась, что к тому времени в тюрьму поступит письмо из больницы. Я вернулся в камеру через полтора часа, хотя разговор с медсестрой занял всего пять минут. И это еще было воскресное утро.

Я был неприятно удивлен качеством медицинских услуг в закрытых тюрьмах [22]. Несомненно, это плохое место для старых и немощных. Викторианские тюрьмы с их коридорами-лабиринтами, многочисленными дверьми и воротами, узкими лестницами и маленькими лестничными площадками были неподходящими для людей с особыми социальными, когнитивными, психологическими и физическими потребностями. Я понимал, с какими трудностями сталкивается тюремная система здравоохранения. Заключенные, многие из которых принадлежали к низкому социально-экономическому классу, оказывали ненужное давление на медицинский персонал. Я знал заключенных, которые требовали болеутоляющие препараты, но вряд ли принимали их для облегчения боли. Все заключенные знали, что сильные анальгетики кодеин и трамадол — это опиоиды, как морфин и героин. Те, кому удавалось завладеть этими препаратами, меняли их на табак, марихуану или что-то другое. Тюремные врачи должны были определить, действительно ли заключенный испытывает боль или же просто пытается раздобыть опиоидные анальгетики.

Роль надзирателей заключалась только в том, чтобы сдерживать заключенных, запирать их в камере и не допускать нарушений дисциплины. Мне казалось, что для них хороший день — когда никто не сбежал и не поднял бунт. Остальное второстепенно.

Офицеры имели очень слабое представление о медицине, из-за чего не распознавали заключенных с настоящими физическими и психическими заболеваниями. Надзирателям из моего крыла понадобилось много времени, чтобы отнестись к моим отекшим ногам всерьез. На том этапе исключить ТВГ было невозможно. Надзиратели никогда не интересовались моим самочувствием, когда возили в отделение неотложной помощи.

Пройти скрининг могло ограниченное число заключенных, к тому же, по моим наблюдениям, этот процесс был плохо организован. Скрининг состоял из измерения артериального давления и пульса, взвешивания, измерения роста и сдачи анализа на содержание холестерина в крови. На процедуру следовало направлять больше заключенных (в том числе и молодых), а к анализам нужно было добавить общий анализ крови (анемия может быть ранним признаком рака кишечника), анализы на функцию печени и почек. Для заключенных старше 60 лет анализ кала на скрытую кровь должен быть частью скрининга рака кишечника.

Дисциплина и безопасность необходимы, но это не должно мешать относиться к людям гуманно.

Из-за требований безопасности поход в медкабинет для измерения давления растягивался более чем на два часа, поэтому у многих заключенных пропадало желание обращаться за медицинской помощью. В пропахших табаком коридорах повсюду висели запрещающие курение знаки, но на них никто не обращал внимания.

В тюрьме многие медработники были недружелюбными и бесчувственными, и заключенным часто казалось, что на них смотрят сверху вниз. У меня сложилось такое же впечатление.

Заключенные не посещали медкабинет еще и потому, что боялись быть отправленными в больницу в наручниках. Сложно сказать, что можно с этим сделать, но у заключенных должно быть право на приватность во время осмотра и обследования. Находиться на публике в наручниках было крайне унизительно, я чувствовал себя чернокожим пленником в сельской Восточной Англии.

Меня удивило, что в Хайпойнте всегда дежурила только медсестра. Насколько я понял, это были обычные медсестры общего профиля без специальной подготовки. Заключенные, с которыми я общался, утверждали, что за срочной помощью могли обратиться только к медсестре, в то время как врач был доступен исключительно по телефону. Мне не понравилось обращение медсестры, когда я обратился к ней с подозрением на ТГВ.