Андерс Фомсгорд - Вирусы. Откуда они берутся, как передаются людям и что может защитить от них [litres]

Эбола и Марбург называются филовирусами, потому что под объективом электронного микроскопа выглядят как тонкие длинные нити (от лат. filum – нить).

Необходимо было провести дополнительные анализы, чтобы точно определить тип филовируса, для этого Питер Ярлинг запросил и даже уже получил дополнительный материал от погибших обезьян из Рестона. Вообще говоря, ему удалось достать целых два трупа, которые какой-то идиот привез в багажнике собственной машины. Я вновь вспомнил о наших лихих закупщиках и их альтернативном логистическом плане. Но на этот раз никто не засмеялся. Да уж, приматов поразила не геморрагическая лихорадка. И не бактерии были виновниками замутнения содержимого чашек Петри. Питер Ярлинг признал: обезьян и клетки в сосудах убил филовирус!

Краем уха услышав, что мы говорим о представителе филовирусов, бушующем в Рестоне, майор прервал телефонный разговор и присоединился к дискуссии о том, откуда он мог взяться. О вирусе Эбола не было слышно с 1976 или даже с 1977 года. К тому же он происходил из Заира или Судана, то есть из Африки. Но эти обезьяны приехали не из Африки, а с филиппинского острова Минданао, прокомментировал я. Все задумчиво закивали. Ветеринар Марк заметил, что приматы заболели спустя три-четыре недели после прибытия с Филиппин, а это слишком короткий период для заражения такого большого количества животных. Напрашивается вывод: либо этот филовирус передается по воздуху, либо большинство особей заболело до прибытия в США. Пока установить подробности заражения не представлялось возможным, мы сосредоточились на текущей ситуации. Если это действительно Эбола или Марбург, то все люди, имевшие дело с больными приматами и полученными от них пробами, могут быть инфицированы, а также огромное количество людей в Вашингтоне и окрестностях. Между тем, смертность от вируса Марбург составляет 25 %, а от Эболы – все 90 %.

Мы поинтересовались у майора, какие действия собираются предпринять военные, – он тяжело вздохнул, серьезно посмотрел на нас и сказал:

– Выявить, изолировать и устранить.

То есть точно выяснить, что это за болезнь, изолировать инфицированных, чтобы они не распространяли ее дальше, и уничтожить вирус – видимо, при помощи каких-то химикатов, поскольку ни лекарства, ни вакцины от него не существует. И, конечно же, перебить больных обезьян, пока они не распространили патоген дальше.

Если это действительно Эбола или Марбург, то все люди, имевшие дело с больными приматами и полученными от них пробами, могут быть инфицированы.

Выявить, изолировать и устранить, подумал я. Лаконичный военный слоган майора крутился в моем растерянном мозгу. Меня ведь не взяли на службу из-за злополучной морской свинки, так что я был знаком с армейским жаргоном исключительно по кинематографу. А потому меня несколько встревожила милитаристская интонация, просочившаяся в нашу вполне мирную беседу. Меня пугала перспектива умереть от нового, пока не изученного вируса Эбола, а мы вполне могли заразиться им, пребывая в USAMRIID среди людей, исследовавших его и находившихся на инкубационной стадии заболевания.

Хорошо, выявить, идентифицировать патоген – это вполне доступно, ведь уже есть образец этого филовируса. Мы видели его на изображении, полученном с помощью электронного микроскопа. Осталось лишь провести несколько дополнительных генетических тестов, чтобы выяснить, в частности, о каком именно вирусе идет речь – Марбург или Эбола – и какого вида. Но остановить или хотя бы ограничить вспышку – каким образом это возможно? Я никак не мог взять это в толк. Если мы хотим обнаружить источник, нужно подробнейшим образом расследовать историю с доставленными в Рестон обезьянами. Все-таки откуда к нам пришел этот вирус? Возможно, он ведет происхождение из Африки, но каким-то образом передался филиппинским животным? Кого он успел заразить? Обезьян? Несомненно. А людей? Может быть. И как же изолировать всех инфицированных?

Эбола, Марбург и Ласса – три опаснейших африканских вируса, они вызывают геморрагическую лихорадку. Когда я работал в инфекционном отделении Королевской больницы в 1980-е годы, у нас было выделен целый небольшой корпус под номером 7705, отгороженный от остальной территории и оборудованный специальными контрольными пунктами. Он предназначался для пациентов, у которых подозревали заражение одним из этих трех вирусов. Подумать только – целое здание в центре Копенгагена для трех возбудителей, которых практически не встретишь в Дании! Однажды я даже участвовал в госпитализации несчастного пациента с подозрением на Эболу. Его поместили в это изолированное здание, в палату с пластиковой палаткой, внутри которой стояла кровать. Дотрагиваться до больного можно было только черными резиновыми перчатками, вмонтированными в стенку палатки. Чтобы войти к нему, нужно было надеть латексный комбинезон и экипироваться другими защитными средствами, а выходя оттуда, следовало в обязательном порядке принять душ. Здание стояло прямо на парковке, примыкающей к Тагенсвай, так как под открытым небом никакая инфекция была не страшна. Подозрение на заражение одной из страшных экзотических лихорадок возникало в том случае, когда кто-то возвращался из Африки с высокой температурой. Чисто теоретически это могло быть любое заболевание, а чаще всего оказывался банальный грипп. К счастью, в тот раз у изолированного пациента не было обнаружено никакой геморрагической лихорадки, а только простуда. Когда выяснилось, что эти вирусы не до такой степени заразны и не передаются воздушным путем, корпус 7705 Королевской больницы снесли. В настоящее время для пациентов с подозрением на геморрагическую лихорадку, вызванную этими вирусами, оборудованы специальные палаты-изоляторы в больницах Видовре и Скайбю. Но кому же грозило отправиться на карантин в данный момент (не мне ли?), когда и каким образом это организовать? Я представил себе нечто среднее между тюремной камерой и специальной пластиковой палаткой.