Михаил Супотницкий - Очерки истории чумы (фрагменты)

Викентий Мечиславович Богуцкий (1871—1929)

Санитарный и общественный деятель дореволюционной России, поляк. После окончания в 1896 г. медицинского факультета Киевского университета работал санитарным врачом сначала в Саратовском земстве, затем в Одессе. В 1906 г. по распоряжению администрации был выслан в Архангельск, где почти 5 лет работал заведующим санитарным бюро, оттуда он был направлен в Харбин для борьбы с эпидемией легочной чумы. С 1911 по 1914 гг. возглавлял городскую врачебно-сани-тарную организацию Саратова. В годы первой мировой войны заведовал фронтовыми санитарными организациями. После Февральской революции занимал пост товарища министра внутренних дел, отвечал за состояние здравоохранения России. В период конца 1917 г. и начала 1918 г. был городским головой в Одессе. В 1920 г. переехал в Варшаву, где занял пост начальника отдела здравоохра нения при городском самоуправлении. В 1927 г. он избран на пост вице-президента Варшавы. Умер Викентий Мечиславович от гриппозного воспаления легких; за неделю до его смерти от гриппа скончалась его жена. Его большой труд по эпидемии чумы в Харбине и раздел в сборник «Легочная чума в Маньчжурии», вышедший под редакцией Д.К. Заболотного, и по сей день являются ценным материалом для понимания причин и механизмов развития вспышек легочной чумы.

Мокроту отправили для бактериологического исследования. Беляев ушел в свою комнату и просил туда не входить до выяснения результата. На студента Суворова, пытавшегося подойти к нему, Беляев замахнулся стулом. Когда бактериологическая лаборатория дала положительный ответ, ему было объявлено, что хотя чумных бацилл и не найдено, но ввиду примеси крови в мокроте, необходимо отправиться на изоляцию. Тотчас же до отправления в чумной барак больному было сделано доктором Марголиным введение лечебной сыворотки в количестве 200 см 3.

От предохранительной прививки студент Беляев за некоторое время до заболевания отказался на том основании, что будто бы один из профессоров Томского университета категорически утверждал о ее бесполезности. Заразился Беляев 5 января при осмотре и отправлении в больницу заболевших чумой рабочих мельницы Дьякова. Здесь в одной из фанз им было обнаружено 8 больных и 4 трупа. Больные добровольно идти в карету отказались и, по словам Беляева, ему пришлось помогать санитарам вести их под руки.

Расставаясь со своей комнатой, Беляев написал на стене карандашом: «Прошу после смерти уведомить мать и позаботиться о ней. Товарищи, прощайте». В больничной палате он держал себя спокойно, спал, хотя несколько тревожно, обладал хорошим аппетитом, курил, причем каждый раз обжигал мундштуки папирос для их обезвреживания, часто вставал с постели и ходил по комнате. За 5,5 суток болезни Беляеву введено путем подкожных инъекций и внутренних вливаний 2000 см 3 сыворотки (такого количества сыворотки никто из больных не получал и продолжительность его болезни была в данном случае больше, чем у остальных больных).

Богуцкий с Хавкиным навестили Беляева за несколько часов до его смерти. Он выглядел сильно исхудавшим, но был еще сравнительно бодр, при выслушивании сам поддерживал рубаху, расспрашивал, в каком состоянии они находят его здоровье, рассказывал, как проводит время. В начале своей болезни Беляев часто повторял: «Так жизнь молодая проходит бесследно». Он умер 13 января.

М.А. Лебедева заболела 12 января. Она заразилась при осмотре обнаруженных ею по Базарной улице, в доме № 242, одиннадцати больных и 4 трупов. Студент И.В. Суворов следующим образом описал обстоятельства этого заражения. «Я увидел (11 января) у одной из фанз по Базарной улице Марию Александровну, которая усиленно мне махала рукой. Я подошел и от нее узнал, что в этой фанзе она уже исследовала 11 тяжелобольных, и еще нашла три трупа. Я хотел зайти туда же, так как такого скопления больных в одной небольшой фанзе я не видал еще, но она загородила мне дорогу: “Незачем, незачем, я там была”, — был ее категорический ответ. Никакие доводы не действовали. А когда я сказал, что ведь она же не боялась туда идти, она отвечала, махнув рукой: “мне уж все равно”. Настроение у нее в эту минуту было самое тяжелое. Она стояла у дверей фанзы глубоко грустная, но спокойная. Рот, помню, был повязан марлей, сложенной не более как в два раза и долженствовавшей заменить респиратор. Левый рукав халата от самого плеча и ниже локтя имел пятно желтого цвета, полы в нескольких местах были запятнаны кровью; это, по ее словам, она запачкалась, взлезая на чердак. Мне она поручила обследовать окружающие фанзы, которые по ее распоряжению уже были оцеплены полицией. Ничего подозрительного при обследовании найдено не было, и я остался вместе с Марией Александровной ждать прибытия летучего отряда. А так как трупы удобнее было достать с чердака через крышу, а крышу взломать санитары летучего отряда не могли за неимением подходящих инструментов, то пришлось обратиться к дезинфекционному отряду, который работал недалеко отсюда.