Галина Каган - Окно в другое измерение

Меня бросает из крайности в крайность.

Я нетерпелива. Не с детьми нетерпелива, а с собой: хватаюсь за одно, за другое, ищу новое, не использовав до конца старое.

Я теряю голову перед своими ошибками.

Я впадаю в отчаянье от своего неумения.

Я чувствую, что мне самой нужна моя помощь.

И за спиной я всё время ощущаю Бога, который говорит: «Ты должна Мне ещё одну душу».

И родителей, которые повторяют: «Ты в ответе за нашу новую надежду».

Поэтому мне страшно.

Дорогой Лёва!

Дорогой Лёва!

Вчера была на родительской группе.

Мать:

— А я вот, девочки, думаю: надо найти Косте лесника.

Остальные:

— Кого?!

Мать:

— Ну, лесника. Где–нибудь в Новгородской области, или ещё подальше, в чаще. Там же, девочки, лесничества. Ещё остались. Я узнавала. А лесники — это же спокойные люди. Они сами — как аутисты. Круглый год в лесу, без людей. Ну, я подумала: научил бы он моего Котьку помогать, хворост собирать, печь топить. Костя же умный. Он научится. А потом, глядишь, сам лесником станет…

Интересно, что как раз умственно отсталые никогда не казались мне глупыми.

Глупым может быть только человек с нормальным интеллектом.

Как бы это объяснить?

Дорогой Лёва!

Я занимаюсь с Рустамом в учительской. Другого места для занятий в просторном бардаке школы N не нашлось. С одной стороны, это, конечно, неудобно, а с другой — очень познавательно. Потому что за два урока наших занятий к нам заходит за журналами весь учительский состав школы N.

Рустам — это местная достопримечательность. Потому что он «мальчик- Маугли», «детка из клетки» и так далее.

Примерно треть тётенек–учителей (как вы уже догадались, коллектив школы N на девяносто восемь процентов состоит из дам среднего возраста) подходит поближе и доверительным шепотом рассказывает:

— Вы знаете, такое ощущение, что его первые восемь лет жизни держали в запертом помещении… Голого… А пищу передавали через окошечко…

Иногда они интересуются:

— Ну, как он? Есть хоть какие–то успехи?

Я, конечно, бодро отвечаю, что полно и вообще Рустам у нас ЕГЦЕ- ВЫРАСТЕТ–И-ВСЕМ–ПОКАЖЕТ.

Тогда они (не так бодро) улыбаются, берут свои журналы и уходят.

Некоторые не обращают на нас никакого внимания, как будто нас и нет. В чём–то они правы: я в школе не работаю, а Рустам вообще из ряда вон. Поэтому мы невидимые.

Иные тётеньки, наиболее нам симпатичные, здороваются, улыбаются и не мешают.

Остальные же смотрят на нас с таким выражением лица, за которое я бы, не задумываясь, лишала диплома педагога–дефектолога.

Одна сказала:

— Он же опасен для общества!

Сама ты опасна для общества, а прежде всего — для детей, с которыми ты общаешься пять раз в неделю по шесть часов.

— Знаете, он одну девочку чуть не придушил. Из четвёртого класса.

Представляю, как мой Отелло, который в свои девять выглядит на дис–трофичные пять, душит одиннадцатилетнюю девицу руками, которые даже пластилин размять не могут.

Ещё одна (кстати, супермегапрофессионал со столетним, как минимум, стажем):

— Это что? Школа или дом инвалидов?

(Или дом престарелых, если на то пошло)

Ну и ладно, а мы всё равно ИМ–ВСЕМ–ПОКАЖЕМ.

Пожелай нам удачи.

Дорогой Лёва!

Я не могу, когда Костя страдает cтрадать — это лежать на рояле, засунув палец в рот и тянуть:

—Маа–хааа… нетааа…

Это значит:

— Маша, нет!

В смысле: «Маша, что бы ты мне ни предложила, нет, нет, нет. Оставь меня в покое».

И ещё: «Пост!» (то есть поезд метро, значит «хочу поехать домой»).

Пусть уж лучше ходит за мной и пытается укусить, с этим мы справляемся. Кусать и бить — это не плохо, это мы так общаемся. Беседуем. Всегда можно перевести в игру. Гоняться друг за другом, например, и играть ногами на рояле.