Бен Орлин - Математика с дурацкими рисунками. Идеи, которые формируют нашу реальность

Озарение Вальраса ознаменовало новое, более психологичное основание экономики. Джевонс полагал, что «подлинная экономическая теория может быть достигнута только возвращением к великим истокам человеческой деятельности — ощущениям удовольствия и боли» [222]. Впервые ученые осознали, что экономика подразумевает не только зримый гроссбух с перечнем сделок, но и незримую психологию предпочтений и желаний.

Продвигаясь дальше, маржиналисты рассудили, что продавцы действуют в том же духе, что и потребители. Представьте, что на сей раз вам досталась роль владельца кофейного магазина. Сколько работников вы должны нанять?

Чем больше ваш бизнес идет в гору, тем все менее выгодно нанимать новых сотрудников. В конце концов настанет момент, когда дополнительные доходы от продажи кофе, полученные благодаря приему на работу нового сотрудника, не покроют расходы на его зарплату. Тогда прекратите наем персонала.

Эта логика помогает сбалансировать бюджет кофейного магазина. Бессмысленно закупать дюжину машин по приготовлению эспрессо, если вы не наймете достаточно работников, которые смогут с ними управляться, или вкладывать деньги в рекламу, если у вас недостаточно кофейных зерен, чтобы обслуживать новых клиентов. Каким образом можно гармонично распределить бюджет, учитывая все эти исходные данные? Просто: продолжайте увеличивать траты, пока не достигнете точки, когда очередной израсходованный доллар принесет всего один дополнительный доллар дохода. Если вы потратите меньше, то упустите потенциальную выгоду. Если вы потратите немного больше, прибыль начнет убывать.

В школе я узнал о зеркальной экономической симметрии между потреблением и производством [223]. Потребители покупают товары, чтобы извлечь максимально возможную пользу. Производители покупают ресурсы, чтобы получить максимально возможную прибыль. Каждый из них продолжает покупать, пока предельная полезность от очередной единицы товара не перестанет оправдывать затраты. За эту аккуратную параллельную структуру мы можем поблагодарить (или обвинить, если настроены против капитализма) маржиналистов.

Старая трудовая теория цен наполовину все-таки верна. В конце концов, добывать алмазы из кимберлитовых трубок существенно труднее, чем воду из колодцев. Тем не менее ключевой вопрос остается без ответа: зачем кому-нибудь обменивать огромную сумму денег на крошечное количество углерода?

А вы вообразите себя богачом. (Возможно, вы играли в эту игру раньше.) У вас уже есть вся необходимая вам вода. Ее достаточно, чтобы утолять жажду, принимать душ, поливать петунии и содержать аквапарк на заднем дворе. Потратить еще одну тысячу долларов на воду? Бесполезно.

А что, если купить на эту тысячу долларов алмаз? Оригинально! Блестяще! Как будто первая чашка кофе после одиннадцати маффинов кряду.

То, что верно для одного толстосума, еще более верно для всех толстосумов, вместе взятых. Для первого же доступного в наличии алмаза найдется алчный покупатель, готовый уплатить абсурдную цену (скажем, $100 000). Для второго алмаза — уже не настолько алчный (он готов уплатить лишь $99 500). Когда самые пылкие клиенты рассеются, придется снизить цену. Чем больше алмазов на рынке, тем меньше пользы от очередного алмаза.

На стороне предложения действует параллельный принцип. Если добыча первого алмаза обойдется в $500, то добыча второго — в $502, и так далее: каждый дополнительный алмаз добывать чуть-чуть дороже, чем предыдущий.

По мере роста рынка эти числа приближаются друг к другу. Шаг за шагом стоимость добычи увеличивается. Шаг за шагом польза от покупки падает. В конце концов они сходятся в точке рыночного равновесия, где цена устраивает обе стороны.

Да, первая чашка воды в экономике стоит существенно больше, чем первый драгоценный камушек. Но цены зависят не от первого и даже не от среднего приращения продаж. Они зависят от последнего приращения, последней крупицы алмазной пыли.