Валерий Земсков - Образ России в современном мире и другие сюжеты

В XVIII в. на месте завоеванных пространств возникают новые исторические субъекты, начинающие борьбу за независимость (первые в XVIII в. – США); процесс этот продолжался в XIX в. в Испанской Америке, а завершился в XX в. в Карибской зоне деколонизацией английских и французских островных территорий.

Гораздо более сложными, в сравнении с описанным «прямолинейным» процессом, выглядят по своим внутренним смыслам и архитектоника, и связь «имперский центр – колониальная периферия» в российском варианте, ибо складывающийся здесь тип отношений, в одних случаях совпадающий с понятием «колониальный», никак не изъясняется этим понятием в отношении других территорий, глубоко интегрировавшихся в состав России-Евразии. Особого внимания заслуживает то, что отпадение от российской/советской империи национальных республик на Востоке произошло как раз по той географической линии, которая обозначила границу первичной колонизации XVI–XVII вв. – по границе Сибири, за прошедшие столетия прочно составившей вместе с Россией единое интегрированное пространство России-Евразии.

Любой вариант колонизации, особенно в Новое Время, – это далеко не только военно-политический, административный и экономический компоненты, это также и сложный историко-культурный процесс; растянутое во времени событие межцивилизационного, этнокультурного взаимодействия, захватывающего все уровни встретившихся традиций, начиная с расово-биологического, хозяйственно-экономического, различных областей культуры и кончая сферой высших духовных ценностей, религиозных, мифологических систем. Разумеется, объект и субъект экспансии находятся в разном положении, но важно, что это процесс взаимодействия, а значит, взаимного влияния и изменения.

В любом случае мы имеем дело с единым, но вместе с тем и двусторонним, процессом. С одной стороны, в зонах экспансии возникают различные типы межцивилизационных, этнокультурных контактов и взаимодействий, характер которых (негативно-подавляющий, позитивно-креативный, нейтрально-консервативный и т. п.) определяет тип изменения местной антрополокальной среды, возможность/невозможность формирования новых цивилизационно-культурных сообществ, в том числе и характер литературных традиций.

С другой стороны, непременной составляющей этого процесса является обратное воздействие завоеванной и изменяемой среды на метрополии – процесс, который поначалу дает о себе знать в неких экзотических, затем примитивных, но все более усложняющихся формах, а на протяжении последующих столетий все активней обнаруживает зачатки будущих глобальных изменений культурной «картографии», кризисов, наконец, кардинальной ломки в XX в. всей системы отношений «имперские центры» – «периферии», и одновременное включение их в иную систему отношений, связанных с глобализацией. В конечном итоге: процессы, происходящие на рубеже II-III тысячелетий, следует рассматривать в контексте эпистемологического кризиса, сопровождающего глубокую перестройку культуры при переходе в эпоху «Постсовременности», иногда называемой и «Посткультурой». Замечу при этом, что главнейшими «акторами» этого процесса, по-разному его готовившими и по-разному в нем участвующими, выступают именно североамериканская Евро– Америка и Россия-Евразия.

Следует сделать еще одну оговорку. Недостаточен взгляд на процессы, о которых идет речь, только с «европейской» стороны – она и сама недостаточна без встречного взгляда со стороны автохтонного Нового Света и автохтонной Сибири, иными словами, без «встречной» картины мира, гарантирующей от различных вариантов европоцентризма, в том числе и от «руссоцентризма».

При построении избранного фрагмента «картографии» Нового Времени мы используем довольно жесткую единицу структурирования такой «карты» – то, что можно обозначить как культурно-литературную модель. В предварительном виде скажу, что под культурнолитературной моделью подразумевается сумма исходных оснований, представляющих своего рода базовый «идеальный “конструкт”» культуры. Сюда входит взаимоувязанный и взаимообусловленный набор матричных единиц, из которых складываются картины мира той или иной традиции, включающие в себя ряды ключевых идеологем и мифологем, ключевых оппозиций, охватывающих онтологические и экзистенциальные аспекты бытия, и кодовых для той или иной традиции высших духовных, религиозных символов, констант, стереотипов, неизменных в своем базисе, но изменяющихся в исторической динамике.