Наум Синдаловский - Городские имена вчера и сегодня. Судьбы петербургской топонимики в городском фольклоре

Крепость должна была стать сторожевым форпостом в устье Невы. В ее задачи входила оборона от возможных нападений шведов с севера и юга, а также со стороны залива, куда могли войти и, как это вскоре выяснилось, входили шведские корабли. Заячий остров предоставлял для этого огромные возможности. В плане он был похож на палубу корабля, которую оставалось только лишь ощетинить со всех сторон крепостными пушками.

А еще через полтора месяца, 29 июня 1703 года, опять же в день святого Петра, в центре крепости закладывается собор во имя святых апостолов Христовых Петра и Павла. Вряд ли кто-нибудь достоверно знает, о чем думал тогда Петр: о главном православном храме будущей столицы или об обыкновенной воинской церкви на территории размещенного на острове армейского гарнизона. Но именно с тех пор крепость стали называть Петропавловской, а старое ее название – Санкт-Петербург – едва ли не автоматически переносится на город, к тому времени уже возникший под защитой крепости на соседнем Березовом острове.

Очень скоро к Петербургу пришла известность, а затем и слава. Новая столица Российской империи приобретала все больший авторитет в Европе и в мире. С ней считались. О ней восторженно писали буквально все иностранные дипломаты и путешественники. Уже в XVIII веке появились первые лестные эпитеты, многие из которых вошли в городской фольклор, образуя мощный синонимический ряд неофициальных, бытовых названий города. Петербург сравнивали с древними прославленными городами мира и называли «Новый Рим», «Северная Сахара», «Северный Рим», «Четвертый Рим», «Северная Венеция», «Северная Пальмира», «Парадиз», «Новый Вавилон», «Снежный Вавилон», «Второй Париж», «Русские Афины», «Царица Балтики». На греческий лад его величали «Петрополисом» и «Петрополем».

Задолго до официального переименования в фольклоре его называли «Петроградом». В народных песнях можно было часто услышать величальное «Сам Петербург», «Питер», «Санкт-Питер», «Питер-град», «Град Петра», «Петрослав», «Город на Неве». Для него находились удивительные слова, созвучные его величественному царственному облику: «Северный парадиз», «Северная жемчужина», «Невский парадиз», «Невская столица».

Даже тогда, когда, отдавая дань Первопрестольной, за Петербургом признавались имена «Младшей столицы», «Второй столицы» или «Северной столицы», а то и «Чухонской блудницы», в этом не было ничего уничижительного, роняющего достоинство самого прекрасного города в мире. Тем более что чаще всего и Москва, и Петербург объединялись собирательным названием «Обе столицы».

Между тем, даже в XIX веке не всех устраивало историческое название города. Петербург, в глазах многих, был абсолютно военным городом западного образца. Не случайно его иронически называли «Полковой канцелярией» и «Чиновничьим департаментом». Раздавались голоса в пользу его переименования по типу таких названий древнерусских городов, как Владимир или Новгород. Наиболее популярными вариантами были «Александро-Невск», «Невск», «Петр», «Петр-город», «Новая Москва».

1914. Начало Первой мировой войны вызвало в России бурю ура-патриотизма и шовинизма. В столице это сопровождалось разгромом немецких магазинов и воинственными массовыми демонстрациями у Германского посольства на Исаакиевской площади. Подогреваемая погромными лозунгами толпа сбросила с карниза посольства огромные каменные скульптуры коней. До сих пор в Петербурге живет легенда о том, что во чреве этих каменных животных были искусно упрятаны радиопередатчики, которыми пользовались немецкие шпионы, засевшие в принадлежавшей им гостинице «Астория».

В этих условиях замена немецкого топонима Санкт-Петербург на русский Петроград была встречена с завидным пониманием. Новое название нравилось. Оно естественно входило в городской фольклор. Помните песню, которую распевали шкидовцы:

В силу особенностей сложнейшего военного и революционного времени фольклор всерьез не прореагировал на переименование. Несколькими годами позже о петербургском десятилетии, предшествовавшем переломным годам русской истории, заговорили как о «Последнем Петербурге». Зинаида Гиппиус вспоминает, что в 1917–1918 годах в кругах петербургской интеллигенции Петроград называли «Чертоградом», «Мертвым городом» или «Николоградом». Последовавший за Гражданской войной НЭП оставил в фольклоре расплывчатое и не очень внятное «Петро-нэпо-град». Затем мощный идеологический пресс начал одно за другим выдавливать все эпитеты, кроме тех, что надолго вытеснили все остальные синонимы Санкт-Петербурга: «Красный Питер», «Красный Петроград», «Город трех революций», «Колыбель революции», «Таран революции», «Северная коммуна».