Поэтому творчество Алексея Кулаковского отнюдь не одномерно, а по-своему глубоко и разнообразно. Его судьба – пример трудного и мучительного осознания правды своего века, выражения национального идеала красоты. Как он сам пророчески писал:
Бурно прожить,
Жадно дышать,
Горечь испить,
Радость вкушать,
Через беды-несчастья
Смело идти —
Вот для чего
Стоит родиться!
* * *
Вышеприведенные строки Кулаковского перевел замечательный русский писатель Владимир Солоухин. Он также находился среди тех, кто в Москве отстаивал наследие Алексея Елисеевича.
Многое, к сожалению, забывается. Якутской молодежи сегодня, я уверен, неизвестны подробности той борьбы, которая шла вокруг их национального наследия. Но эти детали необходимо знать, чтобы такие вещи больше никогда не повторялись в истории.
Очерк Солоухина «Якутия. Ысыах» о Кулаковском написан блестяще. Он состоит из двух частей – первая о том, как автор открыл для себя якутского поэта, как его переводил, а вторая о поездке в Якутию на ысыах. Если первая половина очерка Владимира Алексеевича не устарела со временем, наоборот – доказала свою правоту, то вторая, описывающая казенный характер проведения кумысного праздника в 70-е годы в одном из районов Якутии, лишилась (об этом и мечтал Солоухин) фактической и психологической достоверности. Якуты вернулись, пусть и не в полном объеме, к своей многовековой традиции, и сегодня исыахи проходят отнюдь не шаблонно и не формально. Они вновь стали народными праздниками.
Поэтому я хочу, чтобы мой скромный литературный портрет А. Е. Кулаковского соседствовал в этой книге с мастерским портретом кисти Владимира Солоухина. Читатель от этого только выиграет.
* * *
Конечно, в конце концов, многое или большинство из многого становится со временем на свои места. Кукольник, которого провозглашали чуть ли не русским Шекспиром, остается все-таки Кукольником; Лейкин, новеллист, соперничавший при жизни по популярности с Чеховым, остается Лейкиным; родовы и лелевичи, командовавшие в 20-е годы литературой, вполне безвестны, а Булгаков, травимый ими в те годы, остается первоклассным писателем.
Что Лелевич и Родов! Не у таких литературных вершин как бы осаживается высота. Меняется освещение, и при изменившемся свете ничего не остается от бывшей монументальности.
Время – великое дело. Детский воздушный шар можно не мять, не тискать, ни тем более прокалывать, но просто повесить его, привязав к спинке кроватки, и, глядь-поглядь, наутро он уже не тянется прилипнуть к потолку, а валяется на полу полуистекший и сморщенный.
Разбуди нас и назови нам подряд имена: Джамбул, Сулейман Стальский, Паша Ангелина, Дуся Виноградова, Стаханов… Как же, как же, ответим мы, – акыны, ашуги, народные поэты, а также, передовики производства.
Или возьмем другой ряд имен: Коста Хетагуров, Абай, Айни, Якуб Колас – уже не акыны и не ашуги, а зачинатели литератур, классики, написавшие многие хорошие книги. Допускаю, что у иного читателя не дошел пока черед насладиться прозой Айни или поэзией Косты Хетагурова, но все равно имена их он слышали знает, ибо пресса, средства массовой информации привнесли эти имена в сознание масс.
Не будем уж говорить о таком ряде имен, как Самед Вургун, Мирзо Турсун-заде, Давид Кугультинов, Кайсын Кулиев, Расул Гамзатов…
Но пресса, средства массовой информации сильны не только тем, что могут привнести в наше сознание имя и создать ореол вокруг него, но и тем, что по-настоящему прекрасного имени и замечательного явления мы можем не знать, а услышав, признаемся, что слышим впервые.
Точно так и получилось у меня, когда однажды обратился ко мне якутский поэт Семен Петрович Данилов, ныне покойный, а в то время (1975 год) первый секретарь Союза писателей Якутии. Хотя он предложил мне просто так прогуляться по дорожкам парка (в Доме творчества Переделкино), но я сразу понял, что у него ко мне есть дело, а дело у национального поэта и прозаика ко мне могло быть одно: просьба перевести на русский язык его стихи или прозу.
Я ошибся наполовину. Семен Петрович (царство ему небесное и земля пухом) завел разговор действительно о переводе, но не своих стихов, а стал расхваливать мне какого-то якутского классика, просветителя, человека разносторонне талантливого и образованного, и поэта, и этнографа, и языковеда, писавшего впервой четверти нашего века. Как раз и разговор-то клонился к тому, чтобы успеть выпустить однотомник этого поэта к столетию со дня его рождения, к 1977 году,
Читать дальше