Вадим Дементьев - Наследники Ексекюляха. Интеллигенция Якутии

Пришлось нам тащить её по лестнице до такси. Также с грехом пополам затолкали подарок в салон машины. Уф, осталось везти совсем немного!.. Но у подъезда моего дома ни я, ни шофёр никак не могли вытащить экзотический груз из такси. Упёрся, как говорится, рогом и ни в какую!.. Я уж думал плюнуть на всё это, но меня взяла обида – в такую даль дотащил, а в двух шагах бросил… Оборвав обивку салона, голову каким-то чудом выволокли наружу.

На второй день в тепле, оттаяв, голова потекла. Ей радовался только мой малолетний сынишка. Жена стала ругаться, потому что голова вскоре начала и попахивать.

Здесь, в Москве, наставления охотника по выделке чучела выглядели как-то, мягко говоря, не совсем реально. Не зная что делать, к кому обратиться, позвонил своему другу, известному писателю и охотнику нивху Владимиру Санги. Владимир Михайлович спросил:

– У тебя разрешение на отстрел есть? Ветеринарная справка имеется?

Конечно, ни первого, ни второго у меня не было.

– В Москве только одна мастерская. Без документов они твою голову не возьмут, строго запрещено. А сам ты не сделаешь, не старайся.

Но легко сказать – бросить такую красивую и мощную голову, такое чудо природы. Наточив нож и топор, я вытащил её в общий коридор у лифта. Начал, как учили, осторожно подрезать кожу. Но куда там!.. То оставались крупные пласты жира, то острием ножа прорывал шкуру. Намучившись и понимая уже разумом, что не осилить, скрипя зубами от отчаяния, всё-таки через час-другой содрал шкуру со скальпа. Тяжёлая и склизкая, она лежала у моих ног. Выскоблить её было невозможно. Уже не думая ни о чём, грубо, топором отрубил её от рогов.

Так и остались у меня с тех пор огромные рога якутского сохатого с колючей шёрсткой на лбу, которые я, не лакируя, повесил у себя в кабинете. На память о той поездке, на память о Якутии… И как очевидный для себя урок – делать в жизни то, на что способен, что можешь…

Кулаковский для Якутии означает так много, что нам, представителям других национальностей, трудно это понять.

Он стал символом якутской нации, ее духовным вождем, учителем.

Многие десятилетия вокруг его жизни и наследия шла война, о чем можно прочитать выше.

Но всё в мире, слава Богу, меняется, иногда и к лучшему.

В конце перестройки мне не дали возможности написать в серии «ЖЗЛ» всего лишь небольшой очерк о Кулаковском (наряду с рассказами о других крупных народных поэтах), мол, не рыночной будет книга.

А сейчас в той же серии «ЖЗЛ» готовится отдельный том с биографией Алексея Елисеевича.

Признание большого вклада Кулаковского в развитие национальной и даже мировой культуры стало возможным благодаря отстаиванию его имени якутской интеллигенцией и поддержкой его интеллигенцией в Москве.

В борьбе за наследство Алексея Кулаковского участвовала и моя статья – предисловие к его книге «Сновидение шамана. Стихотворения и поэмы», вышедшей в издательстве «Художественная литература» в 1990 году. В 2002 году якутское издательство «Бичик» эту книгу с предисловием переиздало. Я горжусь, что внес свой посильный вклад в открытии и для русского читателя имени великого поэта и просветителя.

С воем проносится ветер-снеговей по необозримым про странствам якутской тайги. Продирает студеным гребнем лесные чащобы, лижет морозным языком застывшие русла рек, сыплет колючей поземкой на таежные поляны, где под снежными буграми разбросаны одинокие жилища-юрты. Кажется, нет нигде признаков жизни: схоронилось в глубокие норы зверье, спят в придонных илистых ямах рыбы. Ни писка, ни крика, ни шороха… Только гудение ветра в верхушках корабельных лиственниц, только ледяное дыхание Быка Зимы.

Но лишь приблизишься к юртам, как почувствуешь признаки жизни: горький запах разносимого в клочья дыма, слабые сполохи света на узких оконцах. А когда откроешь дверь и с клубами морозного пара войдешь внутрь жилища, то поразишься многолюдью обитателей этих плывущих в тысячеверстном про странстве утлых домов-суденышек.

У глинобитного камелька, с хрустом пожирающего поленья, древний старик, раскачиваясь в такт, поет протяжную песню. На низких лавках вдоль стен сидят многочисленные слушатели. Иных в темноте и не видно, об их присутствии говорят мерцающие угольки трубок. Ближе к огню подсели, завернувшись в оленьи дохи, ребятишки, на лицах которых отражается вся живость историй, рассказываемых стариком олонхосутом. А самые смелые мальчуганы притаились за углом камелька, радуясь теплу и слушая гул верхнего ветра.