Array Сборник статей - Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования

«Большевики хотят переименовать Москву в “Центр”». «Пофилософствуй, ум вскружится, / Но все же где-нибудь едва / Найдется лучшая столица, / Чем современная Москва!.. / “Москва, как много в этом звуке / Для сердца русского слилось” / Зачем Москве советам в руки / Попасть для опыта пришлось? / Центр пятилетки и комбедов, / И “жизни строй” в очередях, – / Как описал бы Грибоедов / Москвы сегодняшний размах? / Наверное он был бы краток / И, сплюнув, мог бы произнесть, / Что очень скверный отпечаток / На всех вождях московских есть… / Дистанция больших размеров / Столица красная Москва, / Там Ленин усмирял эсеров / За их деянья и слова. / Там интуристам очень рады, / (А их валюте и вдвойне) – / И Клара Цеткина парады / Там принимала на коне. / Там на глазах у комиссара / И, начихав на ГПУ, / Когда-то непманы у Яра / Дивили красную Москву… / Москва труда, наук, успехов, / Давно попала в ГПУ, / И не послал бы А. П. Чехов / Своих сестер “в Москву, в Москву”! / Там нету прежних колоколен, / И калачей там вкус забыт, / “Нет, я Москвою недоволен“, / Скажу, как Чацкий говорит. / Там нету прежнего и следу, / В мечтах Москву я не зову, / В Москву я больше не поеду, / Пусть интуристы прут в Москву. / Гробницу Ленина святого / Пускай показывают им – / Пусть дурака валяет Шоу, / Влюбившись в сталинский режим. / Пусть восхваляют красный гений / И Сталина таланты чтут, / Пускай для новых достижений / Валюту старую везут, – / Я не хочу в Москву такую, / И, зная нынешный режим, / На Сталина не негодую, / Что даст Москве он псевдоним. / Раз гибнут росчерком единым / Культура, мысли и слова – / Пускай живет под псевдонимом / Столица красная Москва! / Итоги сталинской вампуки / И городам познать пришлось – / „Москва – как много в этом звуке / Для сердца русского слилось!..”» (Сегодня вечером. 1932. 22 июля. № 161. С. 3).

Редакция «Слова», среди зарубежных сотрудников которой числился и граф А. А. Салтыков, предварила публикации уведомлением о «целом цикле статей», хотя тематическое и проблемное единство соблюдено было лишь в названной статье, которая по преимуществу посвящалась наречению имени: «Когда я даю имя какой-нибудь вещи, существу, явлению, то тем самым ограничиваю их, т. е. отделяю от других вещей, явлений и существ. […] Но есть и некая иная тайна имени: давая его ранее бывшей безымянной, т. е. неизвестной силе, я в некоторой, порою весьма значительной, степени овладеваю и самой этой силою, т. е. некими заключенными в ней возможностями. […] Назвать по имени какое-нибудь явление, ощущение, силу есть молитвенный знак, акт религиозного творчества. В этом и заключается живая магия имени. В имени, в самом звуке его и начертании, заложено магическое, творческое начало» ( Салтыков А. О магии имени // Слово. 1925. 12 нояб. № 2. С. 3; 16 нояб. № 5. С. 3). В связи с поэтикой «условного» имени, т. е. псевдонима, присвоение «чужого» наименования является одним из актов «самозванства» – сложного моделирования типологии и топологии поведения для «вживания» в пространство другой идентичности.

Геонимы, или «топонимические псевдонимы», были довольно распространены среди журналистов и литераторов русского зарубежья; характерно, что известный критик Петр Пильский часть своих корреспонденций подписывал одним из распространеннейших геонимов – Вельский, в подписи Пильского установка явно не на гидроним, а в имени «Р. Вельский» при произнесении вслух инициала и «фамилии» звучит название другой балтийской столицы, где жил и работал «РЕВЕЛЬСКИЙ» литератор. В некрологе Н. Г. Козырева Генрих Гроссен упомянул о наиболее частотном псевдониме, образованном по селу Бережаны, где родился его коллега (см.: Гроссен Г. Памяти Н. Г. Бережанского // Сегодня. 1935. 22 июня. № 171. С. 4). Сам Бережанский неоднократно обращался к семантике своих «журналистских имен»; так, отбиваясь от нападок националистического оппонента, депутата латвийского Сейма г-на Цалита, он саркастически отрекается от «тезоименитства» своих аристократичных тезок: «Отца моего звали Григорием [изрядное количество материалов в рижской периодике были подписаны автором «Григорьев». – Л. С .], но он ничего не имеет общего ни с одним из четырех римских пап Григориев, ни с Григорием Отрепьевым, ни даже с Григорием Зиновьевым. Меня самого по паспорту зовут Николаем, но я отнюдь не Николай Романов. Не Николай “Золотые очки”, не Николай Чудотворец. В равной степени я не воровал сочинений Толстого, драмы Островского не выдавал за свои, не воровал носовых платков у г. Бланка и не собираюсь “умыкать” ни жену г. Цалита, ни сестру, ни мамашу, ни осла его, ни вола его, ни села его, ни выручку, ни сыскных талантов его сотрудников. Мне приписывается также авторство заметки о русской драме в “Голосе России”. Категорически заявляю, что никакого рода ни письма, ни заметки, ни корреспонденции о русской драме в “Голос России” не посылал, не писал и даже не читал» ( Бережанский Н. К сведению г. Цалита // Сегодня. 1921. 29 окт. № 248. С. 2).