Array Сборник статей - Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования

С самым искренним приветом

Ваша S. Pregel-Breyner [752]

Несмотря на то что за несколько дней до этого письма, 19 октября, она сама же сообщала В. Н. Буниной о читательском успехе «Аушвица», о том, что «газеты его перепечатали», и оценивала данный факт как исключительно положительный («Это хорошо. Такое должны все прочесть») [753], на уровне, так сказать, «официальном» охоту к заимствованиям из «Новоселья» следовало, на ее взгляд, с самого начала пресечь. Только этим можно объяснить несколько театрально обставленную («к удивлению и ужасу увидела») бурю в стакане воды, поднятую Прегель, поводом для которой послужила обычная в журналистской практике перепечатка материалов из другого газетного или журнального органа. Совершенно понятно, что «Советский патриот» никак не мог быть ею куплен «только что», о чем говорится в письме: между выходом газеты с очерком Зурова в свет и датой написания письма прошло почти два месяца. На самом деле о перепечатке «Аушвица» Прегель узнала от М. Слонима – трудно себе представить, чтобы кто-то взялся торговать главной просоветской газетой европейской диаспоры в США. Впрочем, и эта мелкая «хитрость», и весь противоречивый антураж письма не могут бросить тень на главную цель Прегель-редактора – сохранить в неприкосновенности уникальность «Новоселья».

С момента своего возникновения журнал внятно ориентировался не только на антифашистскую идеологию, но и на патриотические российские ценности, и это провело решительную грань между Прегель и той частью эмиграции, которая, отличаясь не меньшим, нежели она, либерализмом, в отношении к Советскому Союзу занимала куда более жесткие и непримиримые позиции. Так, например, в письме к Н. Евреинову от 17 августа 1945 г. Прегель писала:

Что касается Зензинова, Николаевского, то я с ними не встречаюсь. Сами понимаете почему. «Новоселье» заняло позицию, которая им не по душе. А мне их – буквально отвратна.

Странно, бывшие «аристократы» стали патриотами, а «бывшие» социалисты оскандалились… [754]

Забегая вперед, скажем, что откровенно советофильские настроения «Новоселья» в будущем оттолкнут от него эмигрантов второй волны, «ди-пишников», не разделявших политических иллюзий редактора и журнала в целом. Позднее, 14 апреля 1946 г., Прегель писала тому же Евреинову:

«Новоселье» по-прежнему неприемлемо для известной части новой эмиграции [755].

Новый журнал, по словам сотрудничавшего в нем М. Слонима, занял «твердую оборонческую позицию» [756]. Советофильство Прегель в значительной мере основывалось на подъеме патриотических чувств и российской национальной идентификации, которые с невиданной силой пробудила у эмигрантов Вторая мировая война. В сознании «новоселов» складывалась картина послевоенного мира, в которой доминировала вера в то, что победа над фашизмом должна привести к гуманизации самих победителей. Прегель, вне всякого сомнения, была одной из тех, кто – с теми или иными оговорками – верил в этот «сладостный обман». Отсюда, кстати сказать, прорывающиеся у нее временами негодующие интонации против «Нового русского слова», чья политическая ориентация была однозначно проамериканской и, стало быть, антикоммунистической. Так, например, в письме к В. В. Сухомлину от 8 сентября 1945 г. она писала об этой газете как «испоганившейся», которая безоговорочно поддержала американскую ноту против суда над командующим югославской армией генералом Д. Михайловичем, круто разошедшимся с коммунистическим режимом [757]. При этом заметим, что в «Новом русском слове» и тогда, и потом, равно как и в другой русскоязычной нью-йоркской газете, просоветском «Русском голосе», регулярно появлялась информация о выходе «Новоселья» (это, впрочем, указывало не столько на единство взглядов, сколько на финансовую заинтересованность газеты: размещавшиеся в ней объявления были, разумеется, не бесплатными и приносили прибыль), а некоторые авторы «Нового русского слова» являлись одновременно и авторами «Новоселья» и пр.

Вопрос о политических симпатиях, питаемых частью эмиграции к СССР, имел множество градаций и разнообразных форм и видов проявления – от относительно «невинного» участия в эмигрантской просоветской печати и общения с засылаемыми на Запад советскими посланцами-эмиссарами до движения «возвращенчества» (взятие советских паспортов, активная «патриотическая» пропаганда и пр. – вплоть до соглашения работать на советские спецслужбы). То обстоятельство, что Прегель в первые послевоенные годы, когда процесс советизации в эмигрантской среде развивался в особенности активными темпами, жила не в Париже, а в Нью-Йорке, безусловно, сыграло свою определенную роль в ее личной судьбе, однако и в этих условиях идеологический профиль журнала носил откровенно левый характер [758]. Кроме того, нам известны далеко не все из круга сотрудников-«новоселов»; был еще какой-то потенциальный состав, кого Прегель хотела бы видеть на страницах своего журнала. Например, И. Эренбурга, к которому она обратилась с письмом, отправив ему, желая заинтересовать, четыре книжки и испрашивая на них отклик (письмо датировано 17 апреля 1946 г. и было адресовано через советское посольство в Вашингтоне) [759].