Журнал КЛАУЗУРА: Избранное: Литература. Рецензии и критика

Иличевский же, через своего героя доносит нам своё видение проблемы воскрешения, без всякого сомнения, являющейся главным и вечно – модным трендом мировой науки, в которой нынче, по мнению автора, возможно ставить такие задачи. Но, в отличие Фёдорова, герой романа обходится без привычного Христа Спасителя, уповая на будущую науку, имеющую дело с великой таинственной ДНК, которую автор вместе со своим героем, вместе со всеми академиями наук, склонен обожествлять, – и науку и ДНК. Однако герой пытается помыслить и такие предельные понятия, какие нынешние богословы оставили средневековой экзегезе. Как же можно омолодиться, тем паче воскресить предков без понимания, что «математика, принадлежа вершинам Неживого, являлась ближайшим атрибутом Бога, а усилия в математическом преобладании были способом, с помощью которого Живое обращалось к Неживому». Герой романа, как и сам Иличевский, как и весь мир «находятся на пороге кардинального изменения научной парадигмы, в строение которой теперь будут включены структуры, обусловленные устройством человеческого мозга», Максим «находился в состоянии удивления и предвосхищения нового, невиданного способа мыслить». Чтобы помыслить об устройстве Вселенной, следует узнать о природе собственного мышления, поэтому математика есть теология. «Математические объекты – не абстракция, не симуляция, а самые что ни на есть живые сущности, служебные ангелы мышления». Здесь Иличевский вполне солидарен с нашими лучшими философами – с Флоренским, Лосевым, Мамардашвили, Бибихиным, Пятигорским.

И здесь, как и в романе «Перс», и в каждом рассказе, вступает наиважнейшее для Иличевского и всех его героев. Наиважнейшее – это сны и ландшафт. Математик на пути немощей тела и соблазнов мысли, на пути разочарования во всём, на пути спуска в ад забывания матери, на пути восхождения на гору Хан – Тенгри, взбирается к поразительному открытию. Это невозможное, невыносимое, но самое простое открытие в жизни любого человека. Невиданный способ мысли снился Максиму в виде гористого ландшафта, где склоны, лощины, плато, лесистые долины и ущелья, – образовывали идеи, напряжения мыслительных полей. Но в момент восхождения все водоразделы мысли, чувства, невыносимые вспоминания сошлись на образе горы – матери. Вне протяжения жило Лицо.

Оказывается, сложнее всего на свете герою – космополиту, жильцу вершин было приехать в Долгопрудный, к матери – алкоголичке, чтобы дверь она открыла трезвая, с ясным старческим лицом, не сразу узнав сына – и испугалась, и заплакала. Приехать, чтобы утром, открыв глаза, потянуться к матери, стать меньше ростом и поместиться на её коленях.

Виктора Пелевина знают все в кругах литературной и окололитературной интеллигенции, но знают преимущественно понаслышке. В лучшем случае кто-то что-то когда-то прочитал или услышал, а в основном…. На творческом вечере Бориса Орлова, когда я пригласила всех на презентацию журнала «Аврора», с гордостью сообщив, что там будет опубликовано его эссе «Имена олигархов на карте родины» один из присутствующих добродетельно скучных поэтов из технарей Олег Юрков, решив блеснуть эрудицией, спросил: «А мат там есть?». И получив отрицательный ответ, громко объявил, что «тогда и читать незачем». Вот одна из распространённых точек зрения – певец ненормативной лексики. Андрей Константинов, председатель Союза журналиста, создатель Агентства журналистских расследований и писатель, на встрече с читателями в «Книжной лавке писателей» на мой вопрос о Пелевине и Акунине, основных современных авторах, переведённых на многие иностранные языки, вспомнил «Чапаева и пустоту» и весьма дипломатично ушёл от ответа на вопрос о соотношении этих писателей, доступных зарубежному читателю. Он сказал, что романы Пелевина его не устраивают «отсутствием положительного героя».

Вот ещё один взгляд: воспитанный на классической литературе ХIХ – ХХ веков читатель жаждет видеть положительного героя, а не только «чернуху». Что же касается творческой молодёжи, обивающей пороги различных писательских союзов и многочисленных ЛИТО, то они просто никого, кроме участников своей тусовки, не читают, следуя бородатому анекдоту, что «чукча не читатель, чукча – писатель!». Нет, конечно, есть фанаты Пелевина, его новые книги я видела на полках даже районных библиотек в Псковской, Липецкой, Воронежской областях, не говоря уже о центральных городских библиотеках и книжных магазинах. Приведённые примеры – это взгляд читателя или писателей, далёких от современных вершин литературы. Но и те, кто номинируются зачастую вместе с ним на различные престижные премии, отнюдь не единодушны в оценке его творчества. Вот, например, точка зрения Германа Садулаева, так сказать коллеги – конкурента: