Нина Малькова: «В дружеском кругу своем …» (Вяземский в Петербурге)

Итак, путь его лежал в Польшу. Отъезд состоялся 11 февраля 1818 года. Вскоре служба в Варшаве его разочаровала. Он рвется в Москву, в Петербург, ищет поводов для отставки. 21 января 1819 года Петр Андреевич прибывает в столицу. Останавливается опять у Карамзиных, которые вновь, после двухлетнего перерыва, живут у Е. Ф. Муравьевой, на Фонтанке. Николай Михайлович продолжает работу над «Историей государства Российского», поэтому разговоры в доме только о ней. Но взгляды историка и Вяземского на сей предмет расходятся. Правда, верный воспитанник старается не противоречить своему наставнику. Они по-прежнему любят друг друга.

В этот приезд Вяземский встречается с Жуковским, с поэтом Иваном Козловым и, конечно, с Пушкиным, писавшим в те дни поэму «Руслан и Людмила». Однако общение с другом оказалось недолгим: уже 10 февраля Петр Андреевич уезжает обратно в Варшаву. Теперь они с Пушкиным увидятся нескоро: один получит четырехнедельный отпуск только 11 мая 1820 года, когда другой будет уже в дороге, направляясь в южную ссылку.

Многих друзей Вяземский в Петербурге не застал. «Арзамас» закончил свое существование еще в январе 1818 года. Однако отголоски этого братства будут долго звучать в переписке его членов, продолжавших дружить и поддерживать связь, называя друг друга арзамасскими прозвищами. Вспомним пушкинские строки, обращенные к Вяземскому:

Своему дяде Василию Львовичу, тоже арзамасцу, Пушкин адресует письмо так: «Их высокопреосвященству Василию Львовичу Вот» («Вот» – прозвище дяди).

Или из кишиневского письма поэта Вяземскому: «Пишу тебе у Рейна (прозвище Михаила Орлова) – все тот же он, не изменился… он тебе кланяется».

А на Фонтанке у Никиты Муравьева в этот приезд Вяземского постоянные

сходки радикально настроенной молодежи, будущих декабристов. Петра Андреевича тоже потянуло на политику: он мечтает об изменениях в управлении страной, работает над конституцией России, названной «Государственной Уставной грамотой». Ее законченный вариант он представляет Александру I на аудиенции в Каменноостровском дворце. Беседа длится 30 минут, государь им доволен, уверяет, что у России непременно будет конституция, только вот на ее введение пока нет средств.

Вскоре свободомыслие князя, его смелые высказывания в письмах к друзьям стали известны императору, что вызвало царственный гнев и последовавшую за этим отставку. О ней Петр Андреевич узнал в Петербурге из депеши своего начальника Новосильцева. Так неожиданно для Вяземского закончились 3 года службы в Варшаве. При отставке он, не скрывая обиды, отказался от придворного звания камер-юнкера. Ехать в Польшу за семьей и вещами он уже не мог, поэтому, встретив в Петербурге жену с детьми, «отставной чиновник» удалился в Остафьево, где его ждала изоляция и вновь бездеятельность. Друзья к нему не приезжали, из Москвы доходили слухи об установлении за ним тайного полицейского надзора. Добавим к этому еще нехватку средств из-за малых доходов от суконной фабрики и поместий. Добрый Карамзин пытается скрасить положение Вяземского и пишет ему из Петербурга ободряющие слова: «В самом деле, чего не достает для вашего совершенного земного блага… милое семейство… Остафьево… разум, дарование». По мнению старшего друга, этого уже достаточно для полного счастья. И тогда Вяземский всерьез взялся за перо. Его печатают московские издатели. Начался период жизни между Остафьево и Москвой, который продлится до апреля 1830 года.

Долгими были эти годы, много событий произошло в жизни Вяземского: умерли четверо маленьких сыновей; при коротком визите в Петербург в мае 1826 года он неожиданно оказался на похоронах любимого человека, друга, наставника Николая Михайловича Карамзина, что явилось для Петра Андреевича сильным потрясением. Кроме того, Вяземский глубоко переживает за судьбу многих друзей и знакомых, участвовавших в восстании декабристов на Сенатской площади столицы. Князь возмущается приговором Верховного суда о казни пятерых, среди которых трое – его знакомых: «Закон может лишить свободы, ибо он ее и даровать может; но жизнь изъемлется из его ведомства».

Когда коронационные празднества в Москве были на исходе, 8 сентября 1826 года новый император Николай I вызывает из ссылки опального Пушкина. На следующий день поэт уже у Вяземских, хозяин дома в это время был в Петербурге проездом из Ревеля. Сын Вяземских, Павел Петрович, вспоминает, что при появлении Пушкина «все – дети, учителя, гувернантки бросаются в верхний этаж, в приемные комнаты, взглянуть на героя дня». Гость рассказывает жене Вяземского, Вере Федоровне, об аудиенции у императора, о его прощении и намерении быть личным цензором поэта. Петр Андреевич вернулся в Москву 20 сентября. С этого дня началось их постоянное общение и дружба, которая кончилась лишь у гроба Пушкина. А пока пушкинский карандаш рисует хозяев дома такими, какими их увидел поэт при этой встрече.