Константин Бальмонт - Поэзия как волшебство

Бальмонт, что важно для русской культуры, создает трактат, напоминающий о поэтиках прежних эпох: об архаических поэтиках, по сути предписывавших определенную дисциплину поэту-магу, и о средневековых поэтиках, например о систематизации достижений трубадуров Гийомом де Машо. С архаическими поэтиками Бальмонта роднит представление о поэте как о маге, представление о поэзии как мироустроительном деле, исследование формальных элементов стиха как ритуальных, внимание к общим правилам создания поэзии, не зависящим от языка и даже системы тропов и образов. Со средневековыми поэтиками – сближение искусства поэзии и искусства любви, понимание воображения как главного способа преодолеть субъект-объектный разрыв, сердечное переживание жизни, «нежная дума» и «легкое сердце», как называли трубадуры умение превратить печальный предмет в радостную тему, а также представление о музыкальном начале поэзии не только как о первооснове, но и как об оркестровке.

Влияние этого трактата было скорее опосредованным, хотя идее семантики отдельных звуков и конструктивного смысла звука в стихе отдали дань самые разные поэты, от Андрея Белого до Хлебникова и Есенина. Но сейчас мы уже не можем представить культуру без этого трактата: без этого преодоления привычной субъект-объектной эстетики, без пафоса многоголосья, уравновешенного голосом истины, без образной речи, показывающей, что начальное отношение поэта к вещам не менее важно, чем смысл появившихся в его стихах вещей.

Так как образная речь Бальмонта слишком увлекает, мы решили снабдить этот труд примечаниями к каждому абзацу, что позволяет понять, какими именно моделями (естественнонаучными, психологическими, историческими) Бальмонт руководствовался в своих эмоциональных рассуждениях. Мы реконструировали в примечаниях основные представления Бальмонта о связи музыки с устройством действия и реакции в естественном мире, о внутреннем созерцании как о возможности опредметить чувства и семантизировать природу и другие представления, важные для понимания того дела преодоления субъект-объектного противостояния, которое произвел Бальмонт и которое отвечает магистральному развитию философии ХХ века. Бальмонт заменил устаревшие эстетические модели более глубокими моделями поэтического действия как сложного взаимодействия и тематизации опыта, и эти модели помогут нам понять многое в культуре ХХ века.

Александр Марков, профессор РГГУ и ВлГУ

3 сентября 2017 г.

Зеркало в зеркало, сопоставь две зеркальности и между ними поставь свечу. Две глубины без дна, расцвеченные пламенем свечи, самоуглубятся, взаимно углубят одна другую, обогатят пламя свечи и соединятся им в одно.

Это образ стиха.

Наведенные друг в друга зеркала – образ, пугающий явлением неведомого, издавна связанный с гаданием. Этому сюжету посвящено хрестоматийное стихотворение А. А. Фета (1842):

В стихотворной зарисовке Фета судьба является как нечто чудовищное, но при этом описывается не только видимое, но и само видение чудовища, и это видение оказывается увлекающим, как огонь. Недавно этот мотив был повторен в фильме Кристофера Нолана «Внедрение» (2010, в российском прокате – «Начало»): одним из приемов архитектуры сновидений оказывается получение прогулочной эспланады как изначально галереи при отражении двух рамок в зеркалах, поставленных в них.

Две строки напевно уходят в неопределенность и бесцельность, друг с другом не связанные, но расцвеченные одною рифмой, и, глянув друг в друга, самоуглубляются, связуются и образуют одно – лучисто-певучее, целое. Этот закон триады, соединение двух через третье, есть основной закон нашей Вселенной. Глянув глубоко, направивши зеркало в зеркало, мы везде найдем поющую рифму.

Представление о том, что исходная рифма – парная рифма, вероятно, восходит к представлениям о первичной форме поэзии как обращении человека и ответе божества: раз человек и божество отказались от своих привычек мысли и доверились устному звуку, то получается, что один звук отзывается другому звуку – получается рифма.