Витторио Страда - Гуманизм и терроризм в русском революционном движении

66. Гамбаров А. В спорах о Нечаеве. К вопросу об исторической реабилитации Нечаева. М.; Л., 1926. С. 146 (см. рец. Д. Кузьмина на эту книгу // Каторга и ссылка. 1927. №3). Гамбаров, очевидно, имеет здесь в виду большевистское крыло русской социал-демократии. Для Гамбарова нечаевское движение в истории революционной борьбы больше всех других имеет точки соприкосновения с большевизмом (Там же. С. Ю7): «В лице Нечаева история имела первого и притом крупного партийного организатора» (Там же. С. 116), а тактические положения, впервые выдвинутые им, были победоносно осуществлены большевиками (Там же. С. 123).

Еще до Гамбарова, правда, совершенно по-иному, сближение бакунизма и ленинского большевизма было сделано в последних выступлениях Плеханова в 1917-1918 гг. и в статьях Горького того же периода из «Новой жизни»: и Горький, и Плеханов усматривали в октябрьском перевороте демагогический и мистификаторский авантюризм, деспотические и антисоциалистические тенденции, характерные для деятельности Бакунина и Нечаева. Поэтому нельзя согласиться с позицией Ю.Ф. Карякина и Е.Г. Плимака по проблеме связи Бакунина и Нечаева, с одной стороны, и Ленина – с другой, в статье «Нечаевщина и ее современные буржуазные «исследователи»» («История СССР», 1960. № 6), согласно которым, сближение имен трех русских революционеров – предвзятый тезис антисоветски настроенных советологов и не имеет под собой никакой почвы в русской марксистской литературе. Можно согласиться, что в западной историографической публицистике связь между Нечаевым-Бакуниным и Лениным крайне упрощалась в политических целях (как, впрочем, упрощает ее Гамбаров, идя в противоположном политическом направлении). Но историческая проблема остается: дело не в прямом механическом влиянии Бакунина и Нечаева на Ленина (хотя Ленин их не игнорировал, как не игнорировал и Ткачева, а о Нечаеве устно высказывался с восхищением), но сложном и органическом синтезе, образовавшемся в русской истории между внешне и реально противоположными тенденциями. Удивительна уже анархическо-якобинская спайка, которую мы проанализировали в отношениях Бакунина и Нечаева. Проанализировать следует (и для первого знакомства мы отсылаем к нашему уже упоминавшемуся введению к кн.: Torino, 1971) сплав этой тенденции русского народничества с марксизмом в рамках новой исторической ситуации. Ленин стал творческим синтезом различных синтезов, и в его мысли-действии воплотилось и перебродило, если можно так выразиться, все русское народничество (кроме позднелиберального), а значит, и весь комплекс взаимоотношений народничества и марксизма. В Ленине присутствует и наследие Герцена, которому он в 1912 г. посвятил статью, которую стоит принять во внимание, изучая политический спектр интерпретаций Герцена в те годы в России. Вспомним, что писал Струве в 1908 г. по поводу работы «К старому товарищу»: «Как ум свободный, Герцен имел мужество смотреть в глаза реальности и подвергать суровой проверке лучшие верования и надежды (…) Здесь Герцен собрал всю мудрость своей богатой жизни, и вся самая недавняя критика социализма в зародыше уже присутствует в этих письмах» (Струве П. Патристика. СПб., 1911, С. 530). Реагируя на эту «ревизионистскую» интерпретацию Герцена, Ленин, возражая, подчеркнул самоценность последнего труда Герцена – писем «К старому товарищу», поскольку в них Герцен, порывая с Бакуниным, обратил свой взгляд не к либерализму, а к Интернационалу, «Интернационалу, возглавляемому Марксом» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. М., 1961. Т. 21. С. 257). И все-таки прав был и Плеханов, усматривая в Ленине влияние Бакунина. Присущий Ленину сложный синтез распался после его смерти, породив «ленинизм», в котором Сталин усилил внутренний «нечаевский» элемент.

67. Подведение итогов притязаний на авторство «Катехизиса революционера» см. в статье: Канев С. А. Современная советская историческая литература об анархизме в России // История СССР. 1973. №6.

68. Впрочем, сам Нечаев отрекся от своего Катехизиса. Ср.: Щеголев П. С.Г. Нечаев в Александровском равелине // Красный архив. 1923. Т. IV.

69. Тем, кто склонен идеализировать, а вернее, упрощать Бакунина, он видится сделанным из единого куска, преданным принципам и неспособным к маневрированию. С этим спорил уже сам Бакунин, объяснявший в своем письме к Герцену от 28 сентября 1869 г., когда отношения с Марксом были сложными и напряженными, почему он хвалил своего противника, называя его «гигантом». Первая причина, пишет Бакунин, – справедливость, ибо у Маркса, несмотря ни на что, неопровержимые заслуги перед социализмом. Вторая же причина – «тактическая», и прежде чем объяснить, в чем состоит эта тактика, Бакунин принимается защищать свои тактические способности: «Ты меня считаешь, я знаю, весьма плохим политиком. Не сочти за самолюбие, если я тебе скажу, что ты ошибаешься. Дело в том, что ты меня судил и судишь по моим действиям в цивилизованном обществе, в буржуазном мире, и в самом деле я обращаюсь в этом мире без всякого расчета и без малейшей церемонии с ругательною, беспардонною откровенностью. (…) С тем же расчетом обращаюсь в мире рабочих (…) В этом черном мире, единственной почве, на которой построится будущее, я, любезный Герцен, признаю и политику, и тактику, изучаю внимательно все его сильные и слабые стороны, равно умности, как и глупости, и стараюсь соображаться с ними так, чтобы и дело народное подвигалось, – это, разумеется, главная и первая цель, – но также и так, чтоб и мое положение в нем укреплялось» (Письма М.А. Бакунина к А.И. Герцену и Н.П. Огареву. С. 338-339). Затем после этой самозащиты-исповеди Бакунин излагает свой тактический план против Маркса. Письмо к Таландье – еще один великолепный пример бакунинской тактики.