Александр Волков - Мистическая Скандинавия

Лесной царь. Картина М. фон Швинца (1917). Тела дочерей царя обрастают плотью

У входа в нижний мир Эрлика расположены обширные болота, наполненные слезами людей, и даже черный пень. Но болот хватает в любой преисподней!

Однокоренные родичи Ольхового короля кажутся мне настолько далекими от него, что дальнейшее углубление в их образы я считаю излишним. Можно втянуть в этимологический эксперимент и древнескандинавского ярла (Jarl), и древнегерманское племя герулов ( лат. Heruli), и северного «повелителя рун» (Erilaz). Подходящих слов много, но связь между ними непрочна, а кого-либо подобного инфернальному лесному или болотному чудовищу с туманным хвостом найти трудно. Пусть уж Ольховый король останется загадкой, как и бессмертный персонаж Гёте.

Уверен, что персонажи страшных скандинавских сказок кажутся многим читателям – и взрослым, и детям – не очень страшными. Да и меня тридцать лет назад сказки Андерсена, сборники норвежских и шведских сказок (исландских сказок я в детстве не читал) впечатляли в гораздо меньшей степени, чем ужасы братьев Гримм. Наше исследование продемонстрировало роковую зависимость фольклора Скандинавии от литературы. Те образы, что были удачно обработаны (Снежная королева, Ольховый король), завораживают нас, даже утратив связь с оригиналом, о котором мы почти ничего не знаем. А популярные сказки о тролле, великане, болотных тварях обросли деталями и обернулись едва ли не побасенками. Пришлось приложить массу усилий, чтобы выявить черточки, сохранившиеся от далеких предков этих чудовищ. Наконец, разошедшиеся по миру сказки о подземных жителях изменились кардинально, и на счет первоначальной версии можно лишь строить гипотезы.

Я невольно поморщился при словах «невозможно», «сложно» и т. п. Ведь в мой адрес и так раздаются упреки в недостатке доказательств и нечеткости выводов. Высокоумные читатели жалуются на ненаучные формулировки в «Страшных немецких сказках», любители легкого чтения – на приверженность их автора к научному анализу в ущерб самим сказкам. Столь противоречивые мнения убеждают меня в правильности избранного мною подхода, о котором необходимо сказать несколько слов в завершение второй книги о сказках.

Наивно было бы с моей стороны пытаться что-либо доказать современному читателю. В шуме и гаме ярмарки тщеславия, развернувшейся на бескрайних просторах Интернета, в условиях резкого уменьшения спроса на книгопечатную продукцию писатель и читатель очутились на одной чаше весов. Сегодня никто из авторов, включая вашего недостойного слугу, не вправе претендовать на высший по сравнению с читателем авторитет.

Но я не могу делиться своими и так во многом дилетантскими соображениями без опоры на труды специалистов, глубоко мною уважаемых, прежде всего – В. Я. Проппа и его учеников. Мои нападки на теории фольклористов не умаляют их заслуг. Благодаря ученым мы можем рассуждать о сказках с исторической, религиозной, философской позиций, а не просто восхищаться бойкостью сюжета и живостью иллюстраций под лозунгом «мне нравится», «оценка “пять”» и т. п.

Чего нынче стоят попытки систематизировать данные из мало изученной наукой сферы, показали книги об английских и русских привидениях. Некоторые читатели недоумевают, как можно впихнуть под одну обложку городские байки, старинные легенды, литературные опыты, религиозные предания и т. д. А точно так же, как в свое время детская сказка ожила благодаря ее сопоставлению с древними мифами, рыцарскими романами, деревенскими поверьями и даже обрядами туземцев!

Увы, наука не только оживила сказку, но и пленила ее, подчинив собственным понятиям о достоверности. «Страшные немецкие сказки» задумывались в форме эксперимента: вырвать сказку из научного плена, не лишив ее общекультурного значения. Не мне судить о его успехе. Опираясь на данные науки (этого требовал и подзаголовок «научно-популярное издание»), я сознательно избегал, во-первых, приемов и терминов, используемых лингвистами и этнографами, во-вторых, универсальных истин.

Последняя установка требует пояснений. Заявление о реальном существовании чудовищ в том виде, в каком они представлены в сказках, грубейше нарушает общепринятый канон. Оно автоматически переводит исследование в область видений и откровений, где отсутствует всеобщая истина, без которой наука жить не может. Я оказался поставлен перед дилеммой, неразрешимой в рамках научно-популярного издания: открытая мне истина была моей истиной, а не чьей-то еще, но преподносить ее следовало в научном и околонаучном ключе. В противном случае я угодил бы в компанию магов, экстрасенсов и выразителей всевозможных ИМХО, не слишком для меня приятную. Поэтому я избрал средний путь и занялся поиском сказочных чудовищ в памятниках древности.