Олег Аронсон - Статус документа - Окончательная бумажка или отчужденное свидетельство?

За право перевести свой запрос в дело, включенное в круг забот официальных инстанций, подданный должен был платить. При этом он в прямом смысле приобретал особую («гербовую») бумагу для государственной переписки, впервые введенную в административный обиход Петром I в 1699 году. Выбирая соответственно регламенту один из пяти разборов бумаги от 15 копеек до 2 рублей серебром, гражданин письменной империи оплачивал статус, обретаемый его текстом. «Разбор» соответствовал иерархической позиции адресата, тем самым объективируя дистанцию между прошением в местное присутствие и в Правительствующий сенат. Бумажная осечка могла повлечь за собой отказ от конвертации запроса в дело. Так, в начале XX века Атаманская канцелярия области Войска Донского отказала двум таганрогским мещанам в рассмотрении прошения об открытии типографии из-за «отсутствия гербовой бумаги» [32] Государственный архив Ростовской области (далее ГАРО). Ф. 46. Оп. 1. Ед. хр. 1268. Л. 17. .

Размер и качество бумаги указывали на статус письменных отправлений, которыми обменивались между собою разнообразные инстанции. Для сношений ведомств использовалась листовая бумага. Ее формат был закреплен высочайшим указом 1833 года [33] Там же. Ед. хр. 429. Л. 1. . На четвертушках и половинках чиновниками, состоявшими на службе в XIX–XX веках, составлялись справки, циркулярные отношения, донесения и рапорты от низших чинов, служебные записки: «Дозволение писать все бумаги, не заключающие в себе важности, особенно по местам гражданского управления, на полулисте, согнутом в четвертушку, остается в своей силе» [34] Там же. Л. 2. . Для копий в ход шла низкосортная рыхлая бумага желтоватого или серо-синего цвета. Когда отличие копии от оригинала становилось вопросом цвета, тезис Мишеля де Серто о белой странице как пространстве осуществления власти письма [35] Серто М. де. Хозяйство письма / Пер. с фр. Б. Дубина // НЛО. 1997. № 28. С. 31. получал буквальное прочтение.

Судя по административному лексикону XX — начала XXI века, бумага проиграла дискурсивную битву документу. Она стала архаизмом, маркером дореволюционного канцелярского языка. А дело было сильно урезано в своих семантических правах. Теперь дела возбуждают судебные власти, выговор в личные дела заносят кадровые службы, в виде дел — тематических подшивок документов, объединенных картонной обложкой, — в архиве хранится бумажное прошлое учреждений, живущих производством бумаг. В остальных случаях чиновники все же работают не с делами или бумагами, а с документами.

От первых бюрократических универсалий документ отличает не только эпистемология (ведь ни дело, ни бумага явно не отсылали ни к доказательству, ни к подтверждению истины, хотя постоянно использовались и для того, и для другого), но и абстрагирование от канцелярской конкретики, будь то материальность листа бумаги или предметность манипуляций с ним. В то же время «бумажный» и «деловой» следы были включены в культурный порядок производства документа [36] Из археологической перспективы, ориентирующей наблюдателя на поиск разрывов в порядках и условиях производства высказываний, бумага и дело выглядят не только предшественниками документа, но и внешними по отношению к нему конструкциями, сформировавшимися в дискурсивных обстоятельствах, когда канцелярский порядок еще лишь приобретал свою форму. А значит, оба концепта в своем влиянии на документ могут быть описаны — в терминах дискурсивной аналитики Мишеля Пешё — как преконструкты, то есть следы предшествующих дискурсов («синтаксические вставления»), оказывающие структурирующее влияние на новые дискурсивные образования. См.: Пешё М. Прописные истины: лингвистика, семантика, философия // Квадратура смысла: французская школа анализа дискурса / Под ред. П. Серио, пер. с фр. Л. A. Илюшечкиной. М.: Прогресс, 1999. С. 239. , став одними из важнейших условий его возможности наряду с правом документального письма на реальность.

Если трактовать письмо с точки зрения французской теории, что значит — последовательно выявлять и артикулировать его связь с властью [37] Например, определять письмо так, как предлагал это делать Мишель де Серто: «Но что такое письмо? Я называю письмом конкретную деятельность, состоящую в том, чтобы на чистом пространстве создать текст, наделенный властью над окружающим, от которого он сначала отграничен». См.: Серто М. де Хозяйство письма / Пер. с фр. Б. Дубина // НЛО. 1997. № 28. С. 31. , то именно бюрократические письмена окажутся одной из наиболее удобных площадок для реализации письменного проекта эпохи современности. В России, где реформы Петра I стремительно разрушили монополию церкви на письменные технологии [38] Если Жорж Дюби, разбирая французский случай, указывает на роль церкви и коллежа в формировании административно-управленческой системы, основанной на письменности, и соразмерной этой системе ментальной оснастки администраторов («они вводят в действие типичный для канонического права способ мышления и схоластическую логику, на которой это право покоится (например, „различие“, „постановка под вопрос“, борьба аргументов „за“ и „против“; или практика inquisitio — рациональное расследование, заменившее испытание доказательством и завершающееся письменным заключением)»), то в России эта работа осуществляется почти с чистого листа тружениками канцелярий. См.: Дюби Ж. Франция в Средние века / Пер. с фр. Г. А. Абрамова, В. А. Павлова. М.: Международные отношения, 2000. С. 218. , а канцелярский язык самым непосредственным образом повлиял на формирование языка литературного [39] См., например: Виноградов В. В. Очерк истории русского литературного языка. М.: Наука, 1978. , вопрос о статусе и цензе административного письма — политическом, культурном, эпистемологическом — приобретает особое значение.