Жан Бодрийар - Фатальные стратегии

Именно против этого всего и восстает психоанализ, выдвигая гипотезу о внешнем мире как агрессии, об «эго» как системе защиты и инвестирования, об удовольствии как разрешении напряженности. Вся задача Фрейда состояла в том, чтобы сокрушить это неконтролируемое событие соблазна.

Парадоксально положение анализа, когда он ссылается на материал сновидений, ведь как раз в этой фатальной перспективе сон и является событием, тогда как для психоанализа он является лишь симптомом, и тот же самый подход применяется к неврозам, безумию и оговоркам: везде психоанализ оставляет в стороне их силу вторжения, иллюзии и соблазна, он оставляет в стороне даже сам факт их существования, чтобы сделать из них лишь симптомы, отказывая во всякой суверенности вторжению вещей, магии кажимостей и вызову, который они предполагают, для того, чтобы сделать это лишь предметом интерпретации. Против всего этого психоанализ выдвигает свой субъект желания, своего Робинзона бессознательного, захваченного островной экономикой и изгнанием всякой внешней агрессии, – рассматривать внешний мир лишь как источник нестабильности, а само внутреннее побуждение как угрозу разлада – является симптоматическим: единственная судьба субъекта будет заключаться в том, чтобы избавляться от всех своих напряженностей, очищаться от внутренних побуждений, нейтрализовать вторжение демонических сил, которые постоянно угрожают дезинтеграцией психической крепости, – это уже даже не судьба побуждений [pulsions], а судьба изгнания [expulsion]. Словно Одиссей, невосприимчивый к любым чарам внешних форм, субъект будет должен стремиться лишь к одному – освобождению от своей импульсивной энергии через защитную систему, обреченную на удовольствие как принцип (!) и на смерть как разрешение, даже на влечение к смерти, просто для того, чтобы избавиться от этих напряженностей.

Моник Шнейдер показывает, как Фрейд-теоретик вздрагивает под первыми ударами соблазна (концепта соблазна), мгновенно разворачивая против него весь психический механизм психоанализа, изначально защищенный частоколом побуждений, сам по себе полностью сосредоточенный вокруг индивида, обреченного управлять своим собственным желанием, распределять свои инвестирования, изобретать свои объектные отношения, фантазировать о своем образе, то есть вокруг существа, для которого все по определению приходит изнутри, в исключительно индивидуальном процессе, и ничего извне, в дуальном процессе.

По сути, чтобы Эдип вернулся в Фивы и к своей эдипальной проблематике (совокупление с матерью, ослепление как символическая кастрация и т. д.), нужно, чтобы Сфинкс был мертв, то есть чтобы Эдип положил конец соблазну и его головокружению, загадке и тайне в пользу скрытой истории, вся драма которой заключается в вытеснении, а ключ – в интерпретации (в то время как загадка никогда не должна быть разгадана, она соблазняет этой тайной ясностью, которая принадлежит к порядку ясновидения) – нужно, чтобы он положил конец загадке соблазнительницы [116](Сфинксу) в пользу смертоносной истины.

Также, чтобы и Фрейд ступил на царский путь эдипальной психоаналитической интерпретации, чтобы он вошел в царство бессознательного, совокупился с психоанализом, в конечном счете, с такими же драматическими последствиями для нас, как и приключение Эдипа для его народа, нужно было, чтобы он также положил конец соблазну, убил это загадочное чудовище, кажимость Сфинкса, которое не пропускало к «психической реальности». Фрейд в частном порядке увековечил это умерщвление соблазнительницы «в стремлении либо подавить, либо похоронить внутри себя архаичный материнский соблазн, Сфинкса, ведьму или злую няню.

Однако столь хорошо подчеркнув это первое изгнание психоанализа и то, что вся фрейдистская система строится на этом заговоре соблазна, Моник Шнейдер лишь подменила убийство Отца убийством Матери – в том смысле, что соблазн для нее лишь фигура архаичной Матери, всепоглощающей соблазнительницы, синкретичной матки. Соблазн, который сводится к соблазнительнице, а она, в свою очередь, к всепоглощающей силе, бездонной женской утробе и т. д. Это подвох современного феминизма, который сам введен в заблуждение психоанализом: воскрешать женское начало [féminin] как опасную архаичную и синкретичную силу – это значит, в определенном смысле, соглашаться с Фрейдом, который просто блокировал всепоглощающую силу желания Матери Именем Отца. Если соблазн только синкретичен, то это тот же Эдип и Закон. Это соблазн как всего лишь совращение, соблазн, который сквозь призму Эдипа и Закона, видится как какое-то пугало [spectre], дьявольское инцестуальное искушение. Так, как если бы Иокаста, [117]убив и принеся в жертву истинную фигуру соблазна, загадочного Сфинкса, в мире, искаженном Эдипом, стала бы воплощением мести, обратной реакцией соблазна. Но это не одно и то же: Сфинкс как фигура соблазнительницы, дуальная и загадочная, – и Иокаста, как материнская и инцестуальная, архаичная и синкретичная фигура.