Клэр Макколлум - Судьба Нового человека.Репрезентация и реконструкция маскулинности в советской визуальной культуре, 1945–1965

В качестве символа нового 1970 года рисунки Жукова выйдут на обложке «Огонька», что демонстрировало как их устойчивую привлекательность, так и ключевое значение отношений Ленина и детей в новой возрожденной версии его культа [541].

Наряду с подобными изображениями советских вождей, отцовство также становилось ключевым направлением в конструировании образа советского героя. Как и в случае с использованием патернализма в культе Ленина (и в гораздо меньшей степени в культе Хрущева), это не было неким «ребрендингом» образа отцовства сталинской эпохи, в рамках которого отношения отца и ребенка приобретали более метафорическое качество, — напротив, отцовство советского героя отныне было фактическое, биологически удостоверенное. Не сводившиеся только к своим публичным ипостасям, знаменитые люди теперь часто появлялись на страницах журналов в роли активных и увлеченных отцов, о чем свидетельствуют многочисленные разворотные публикации о Юрии Гагарине, появившиеся после 1961 года. Гагарин, несомненно, был величайшим героем хрущевской эпохи.

Он часто представал не только в образе дерзкого исследователя космоса, но и как заботливый отец. Так же изображались другие космонавты, например Валерий Быковский, советские знаменитости, например мировой рекордсмен по прыжкам в высоту Валерий Брумель, пловец-олимпиец Петр Скрипченков, — все они появлялись на фото вместе со своими детьми [542]. Учитывая статус Гагарина в советском обществе, неудивительно, что его фотографии часто публиковались в промежутке между его историческим полетом в апреле 1961 года и безвременной смертью в марте 1968-го, — но непривычным, вероятно, выглядит то, как много раз на первый план выходила его роль семейного мужчины без акцента на покорении им космического пространства.

Хотя Гагарин часто представал на фото с дочерьми (как, например, на обложке «Советской женщины» в июне 1961 года, в посвященном первой годовщине его полета выпуске «Огонька» в апреле 1962 года и в публикации «Родины» о космонавте в апреле 1964 года), особый свет на вопрос об оценке статуса отца в послесталинском обществе проливают материалы, вышедшие после его смерти [543]. В апреле 1968 года в том же самом номере «Огонька», где вышел материал с подробным описанием похорон Гагарина, было опубликовано последнее интервью космонавта, взятое за три дня до его смерти, на развороте, заполненном искренними семейными снимками. Некоторые из них сделал сам Гагарин. В конце этого материала и номера журнала в целом из всех возможных фотографий, которые можно было выбрать в память о жизни и достижениях этого человека, предпочтение было отдано черно-белому полосному фото Гагарина вместе с дочерьми[544]. Тем временем в марте 1968 года «Работница» в память о Гагарине опубликовала статью, написанную им о космонавтке Валентине Терешковой, но вместо того, чтобы разместить в этом материале фото первой женщины-космонавта, он был проиллюстрирован приторным снимком, на котором Гагарина целуют в щеки дочери Елена и Галина [545]. Образ порядочного семьянина, заботливого и внимательного отца еще более укреплял высокий статус космонавта в советском обществе. Несмотря на свои общественные обязанности, Гагарин был человеком, который по-прежнему находил время читать детям, играть с ними и участвовать в их жизни. Принципиально, что такой образ Гагарина, где публичное и личное пребывали в равновесии, стал той моделью отцовства, которая по меньшей мере теоретически была достижима для всех мужчин и бесконечно далеко отстояла от мифических героев-отцов сталинского прошлого.

В декабре 1961 года в разворотном материале «Огонька», посвященном Всесоюзной художественной выставке, появились репродукции двух картин. На них репрезентировались два совершенно разных образа советской маскулинности: загорелые рабочие горячего цеха в работе Станислава Шинкаренко и молодой отец, которому мешает отдыхать его игривый сын, авторства Анатолия Левитина [547]. Поскольку в первых послевоенных работах, в центре которых был образ отца, присутствовал военный подтекст, они транслировали очень специфическое представление об отцовстве как таковом, хотя сами по себе были новаторскими. Напротив, фотографический жанр в последние сталинские годы давал более разноплановое представление об отношениях советских отцов со своими детьми, но и эти образы почти без исключения были сфокусированы на разного рода взаимодействиях, направленных на развитие в ребенке культурности, — в подлинно советском стиле основной акцент делался на чем-то производительном. Таким образом, лишь после 1953 года можно обнаружить присутствие в визуальной культуре отцов, которые активно участвуют в иной деятельности, а не только в образовании своего потомства. Это не означает, что в первые годы оттепели само представление об отце как о неотъемлемом участнике формирования морали и поведения ребенка утратило свой резонанс. Такие произведения, как картина «Новоселы» Дмитрия Мочальского, на которой изображен мужчина, читающий книгу своим маленьким детям в их новом доме на целине, открыто обращались к роли отца в образовании молодого поколения, задававшей тематику работ не только художников, но и фотографов [548]. Главное отличие, обнаруживаемое после 1953 года, заключается в том, что наряду с этими вполне традиционными развивающими видами деятельности начинают появляться и изображения мужчин, занятых чем-то бóльшим, нежели проведение времени со своими детьми.