Татьяна Бернюкевич - Буддизм в русской литературе конца XIX – начала XX века - идеи и реминисценции

«Если – насколько это приблизительно возможно – представить себе всю сумму бед и зол, болезней и всякого рода страданий, которые освещает солнце в своем течении, то придется допустить. Что было бы гораздо лучше, если бы оно, подобно тому, как на луне, было бы не в состоянии и на земле вызывать явлений жизни, и если бы и здесь, как и там, поверхность находилась бы ещё в кристаллизированном состоянии» [173](см.: Шопенгауэр А. Максимы // Сборник произведений. Минск, 1999. С. 78).

Одна из страниц содержит выдержки из работы «О женщинах». Вот несколько цитат: «Когда женщины обманывают мужчин, то совесть у них бывает гораздо спокойнее, чем мы предполагаем, ибо в сокровеннейших тайнах своего сердца они сознают, что, нарушая свои обязанности против индивидуума, они тем лучше выполняют их по отношению к виду, право которого бесконечно выше» (Шопенгауэр А. Максимы // Сборник произведений. Минск, 1999. С. 63).

«Природа, снабдив льва когтями и зубами, слона бивнями, вепря клыками, быка рогами, а каракатицу мутящим воду веществом, создала женщину для самозащиты и обороны искусством притворства и всю свою мощь, выразившуюся в мужчине в телесной силе и разуме, передала женщине в форме этого дара» [174] Там же. Л. 15 об. (Шопенгауэр А. Максимы // Сборник произведений. Минск, 1999. С. 61–62).

И, вероятно, выдержки, приведенные уже на следующих листах (с 16-го по 18-й оборотный), – это цитаты из труда Шопенгауэра «Мир как воля и представление». Хотя точное соответствие этих цитат тексту данной книги установить не удалось. В том числе отсутствует и прямое соответствие изданию первого полного русского перевода этой книги, подготовленного известным русским поэтом А. А. Фетом и изданного в 1881 г. [175] Трубникова Н. Н. Об издании произведений А. Шопенгауэра в России. С. 329.

Итак, анализ записных книжек Д. Н. Мамина-Сибиряка подтверждает его большой интерес к идеям немецкого философа, через творчество которого Запад (и Россия в том числе) воспринимал также и буддийские идеи. В то же время непосредственное знакомство с буддизмом могло состояться у российского писателя и при чтении отечественной буддологической литературы, которая в то время становится известна образованному русскому читателю.

Попробуем увидеть влияние идей восточной философии в самых «восточных» текстах Д. Н. Мамина-Сибиряка – в его восточных легендах. Как уже говорилось, одна из немногих попыток определения философско-мифологических оснований «восточных легенд» Д. Н. Мамина-Сибиряка содержится в статье Е. Е. Приказчиковой «Философский контекст и мифологическая символика “восточных легенд” Д. Н. Мамина-Сибиряка» [176] Приказчикова Е. Е. Философский контекст и мифологическая символика «восточных легенд» Д. Н. Мамина-Сибиряка. . Исследовательница отмечает, что «восточные легенды» Мамина-Сибиряка традиционно не рассматриваются в качестве хрестоматийных произведений писателя (на это указывал в свое время еще И. А. Дергачев) [177] Дергачев И. А. Жанр легенды в творчестве Д. Н. Мамина-Сибиряка и пути развития русской литературы // Русская литература 1870-1890-х годов. Сб. 5. Свердловск, 1973. С. 100. , поскольку в них видели образцы «фольклорного творчества» писателя [178].

Как уже говорилось, в определении философских влияний на эти легенды Е. Е. Приказчикова обращается прежде всего к идеям Шопенгауэра. Однако ее утверждение о том, что «во всех трех первых легендах Мамина-Сибиряка (от “Баймагана” до “Сказания”) в качестве философской основы произведений выступает книга Шопенгауэра», кажется излишне категоричным. Пожалуй, можно говорить о некоей мировоззренческой интенции писателя, соотносимой с буддизмом, воспринимаемым в то время русской интеллигенцией как «философия пессимизма» (что также связанно с идеями Шопенгауэра), но вряд ли эта «философская основа» была на самом деле основой. Природа литературного творчества, как известно, отличается от природы «философского изобретения» (И. И. Лапшин).

Вызывает затруднение и четкое определение «сложной мифологической символики, характеризующей общее знание писателем восточной ментальности и традиций восточной культуры в целом» [179]. Не касаясь задачи выявления мифологических оснований легенд писателя, попробуем выделить в них идеи и реминисценции (в том числе и возникшие посредством влияния идей А. Шопенгауэра), в «снятом» виде отражающие рецепцию буддийских идей.

Как пишет Е. Е. Приказчикова, основной мотив, объединяющий творческий замысел Мамина-Сибиряка с идеями Шопенгауэра, – это мотив сна: «Процесс самопознания героем своей подлинной “воли” начинается у Баймагана только после того, как он падает с иноходца и лежит в бреду в своем дырявом коше. Именно в этот момент герой погружается в сон, символический смысл которого заставляет вспомнить шопенгауэровские рассуждения о природе сновидения. Именно за время этой “короткой жизни” (сна) Баймаган познает истинную цену той “настоящей” жизни, к которой он стремился с детства» [180].