Глеб Морев - Осип Мандельштам - Фрагменты литературной биографии (1920–1930-е годы)

Смущенный уменьшительным суффиксом в слове «гудочки» из стихотворения Мандельштама «Наушники, наушнички мои…» Н.А. Марченко, помощник ответственного секретаря ССП по творческим вопросам, не мог дать «конкретного ответа» на поставленный Н.Я. Мандельштам вопрос. Ответ на него мог дать только Сталин. Но такого вопроса перед ним никто не ставил.

30 мая 1936 года, после многомесячного перерыва в писании стихов, вызванного кризисом вокруг неудавшегося «колхозного» очерка и «подхалимских», по тогдашнему мнению самого поэта, стихов о погибших летчиках, Мандельштам возвращается к ним и исправляет последнюю строку в этой «последней [на тот момент] воронежской вещи» [509]: вместо

– Мандельштам пишет на отдельном листе Рудакову:

Последний стих:

Специфическая конструкция с глаголом «продолжать» в контексте, имеющем в виду развитие в будущем неких идей и принципов (в данном случае тех, за которые отдали жизнь погибшие летчики), отсылает нас к двум недавним (по отношению ко времени исправления финала стихотворения) случаям аналогичного употребления этого глагола Мандельштамом: во-первых, к рецензии на стихи Г. Санникова, опубликованной в «Подъеме» (1935– № 5), которую Мандельштам заканчивает словами – «Партийная мысль должна быть не изложена, а продолжена в поэтическом порыве» (III: 203; пересказывая эту рецензию Рудакову, Мандельштам формулирует: «Поэты должны не излагать волю партии, а продолжать ее поэтически» [511]), а во-вторых, к фрагменту письма Мандельштама жене от 3 января 1936 года, где (в связи с написанием письма/заявления Минскому пленуму) говорится: «Мне кажется, ты еще не сделала достаточных выводов из данного моего шага и не научилась продолжать его в будущее» (III: 539). Как видим, все три случая связывает общий контекст «новой» (коммунистической/советской/партийной) идеологии, долженствующей, по мысли поэта, определять жизненную траекторию индивидуума и/или народа в целом.

Смысловой акцент на будущем здесь принципиален: воронежское существование Мандельштамов описывается Рудаковым как «жизнь <���…> в ожиданьи будущего» [512]. Будущее связывается Мандельштамом с продолжением сталинской «милости» – досрочным возвращением из ссылки или облегчением ее условий (разрешением на переезд в Старый Крым). «Поводов для возврата» [513], как именует Рудаков аргументы, к которым прибегал Мандельштам в коммуникации с Москвой, два – здоровье поэта и его новая литературная работа. Первое в рамках борьбы за улучшение условий может становиться у Мандельштамов предметом разного рода манипуляций («болеть, чтобы жить льготами» [514]) и одной из составляющих не чуждой поэту поведенческой поэтики скандала [515]. Второе, литературный труд, находится вне зоны каких-либо тактических уловок. Вера (периодически затухающая) в «зачет» в качестве «искупительного стажа» своих новых вещей лежит в основе возникшего после вмешательства Сталина в его дело убеждения Мандельштама «во всем видеть фабулу, фабульность своей судьбы» [516]. «Зачет» невозможен без обозначающей полную ресоцианизацию Мандельштама публикации его стихов. Отсюда – свидетельство Н.Я. Мандельштам о том, что «О.М. отчаянно пробивался в печать» [517], отмеченное, впрочем, интонацией некоторого отчуждения.

Судя по опубликованным к сегодняшнему дню документам, стратегия Мандельштама, направленная на то, чтобы непременно «себя поставить под контроль советской писательской организации» [518](что означало одобрение его новых текстов Москвой и, как ему виделось, его Главным читателем), воспринималась женой поэта как «навязчивая идея», контрпродуктивная в окружавшей их социополитической реальности. Впервые тема необходимости «перестать бороться» всплывает в письме Н.Я. Мандельштам к М.С. Шагинян от 31 октября 1934 года:

Мне кажется, что судьба – перестать бороться и захлебываться, как мы это делали всю жизнь. Больше сил нет, Мариэтта. Я всегда удивлялась живучести Мандельштама. Сейчас у меня этого чувства нет. По-моему пора кончать [519].

2 августа 1935 года, после неудачи с написанием очерка о поездке в колхоз, Н.Я. Мандельштам говорит Рудакову: «Ося цепляется за все, чтобы жить, я думала, что выйдет проза, но приспособляться он не умеет. Я за то, чтобы помирать…» [520]Наконец, на рубеже 1935 _193б годов в письме жене Мандельштамом была написана процитированная нами выше фраза о том, что она не сделала «достаточных выводов» из его письма Минскому пленуму и не умеет «продолжать его в будущее». Этот упрек был высказан в контексте обсуждения перспективы переезда в Старый Крым и московских хлопот Н.Я. Мандельштам, пытавшейся поставить перед ССП «вопрос о <���…> печатаньи [Мандельштама] во всей глубине». В конце декабря 1935 года она писала мужу: