Глеб Морев - Осип Мандельштам - Фрагменты литературной биографии (1920–1930-е годы)

См.: Волков А. Поэзия русского империализма. М., 1935– На с. 119-120 опубликовано письмо Мандельштама Федору Сологубу от 27 апреля 1915 года. Характерно, что в 1931 году аналогичная – то есть осуществленная без ведома автора – публикация частной переписки З.Н. Гиппиус (из архива жившего в СССР П.П. Перцова) в работе Д.Е. Максимова «Новый путь» (Евгеньев-Максимов В., Максимов Д. Из прошлого русской журналистики: Статьи и материалы. Л., [1930]. С. 131-254) вызвала резкий протест с ее стороны (см.: Гиппиус 3. Письма к Берберовой и Ходасевичу / Ed. by Е. Freiberger-Sheikholeslami. Ann Arbor, 1979. С. 107). В целом степень «легитимности» Мандельштама в академическом поле, связанном с изучением культурного прошлого, резко контрастировала с его проблемным статусом у актуальной советской критики: одновременно с выходом книги Волкова Пушкинский Дом планирует приобрести архив Мандельштама (см.: Рудаков. С. 140), ср. также эпизод 1934 года, когда – уже после ареста и высылки поэта – в вышедшем под редакцией Д.Д. Благого собрании сочинений Батюшкова были процитированы стихи Мандельштама «Батюшков», а сам он был охарактеризован (без упоминания имени) как «современный нам поэт, один из видных деятелей нашей литературы» (Б[лагой] Д. От редактора // Батюшков К.Н. Сочинения ⁄ Ред., статья и коммент. Д.Д. Благого. М.; Л., 1934-С. 40).

Цит. по: Великанова О. Указ. соч. С. 185.

Тименчик Р. Об одном эпизоде биографии Мандельштама // Toronto Slavic Quarterly. 2014. № 47. Р. 238. Имя Мандельштама прозвучало на пленуме, когда на одном из литераторских банкетов Пастернак, оказавшийся за одним столиком с воронежскими писателями, поднял за него тост: «Вы знаете Мандельштама? – спросил Пастернак. Хвалил Мандельштама. Поднял на банкете тост за него. Не публично – между шестью-семью. – „Выпьем за прекрасного поэта!“ Передавал ему привет. Хвалил» (Гыдов В. О. Мандельштам и воронежские писатели (по воспоминаниям М.Я. Булавина)//«Сохрани мою речь…». М., 1993-Вып. 2. С. 35).

Ср., например, эпизод из письма Н.Я. Мандельштам в Воронеж от 27 апреля 1937 года: «Ставского я сегодня не видела: его ждало (угол листа оторван. – Р.Т. ) человек, но он не пришел в Союз. Зато он позвонил в Союз, что не придет, и вызвал меня к телефону (Какая вежливость! – только меня из всего десятка посетителей). Мы поговорили по телефону. Я в общих чертах рассказала, в чем дело, – он сказал, что посоветуется с товарищами и завтра будет со мной разговаривать» (Тименчик Р. К биографии Осипа Мандельштама: 1937 год // Летняя школа по русской литературе. 2019. Т. 15. № 1. С. 98).

Тименчик Р. Об одном эпизоде биографии Мандельштама. Р. 238-239. Упоминаются «гудочки» из стихотворения «Наушники, наушнички мои…» (1935), вызвавшие неудовольствие Н.А. Марченко, помощника ответственного секретаря ССП по творческим вопросам.

Два письма О.Э. и Н.Я. Мандельштам М.С. Шагинян ⁄ Публ., вступ. зам. и примеч. П.М. Нерлера // Жизнь и творчество О.Э. Мандельштама: Воспоминания. Материалы к биографии. «Новые стихи». Комментарии. Исследования. Воронеж, 1990. С. 76.

Ср. в том же письме Н.Я. Мандельштам М.С. Шагинян о «безответственных стихах, вернее <���…> выпаде, за который Мандельштам был выслан» (Там же. С. 75). О «контрреволюционном выпаде, приведшем меня в Воронеж» Мандельштам писал в заявлении рубежа 1936-1937 годов в Воронежское отделение ССП (III: 544-545).

См.: Гаспаров МЛ. О. Мандельштам: Гражданская лирика 1937 года ⁄ 2-е изд. СПб., 2013. С. 142-143.

В «Стихах о Сталине» с этими мотивами растворения в народной речевой стихии корреспондируют строки: «Уходят вдаль людских голов бугры: ⁄ Я уменьшаюсь там. Меня уж не заметят. ⁄ Но в книгах ласковых и в играх детворы ⁄ Воскресну я сказать, как солнце светит».

«Любил, но изредка чуть-чуть изменял»: Заметки Н.Я. Мандельштам на полях американского «Собрания сочинений» Мандельштама ⁄ Подгот. текста, публ. и вступ. заметка Т.М. Левиной; примеч. Т.М. Левиной, А.Т. Никитаева// Philologica. 1997. Т. 4. № 8/10. С. 179.

Подробнее см.: Морев Г. Указ. соч. С. 31-37.

[Пастернак Е.Б., Пастернак Е.В.] Заметки о пересечениях биографий Осипа Мандельштама и Бориса Пастернака // Память: Исторический сборник. М., 1979/Paris, 1981. Вып. 4. С. 335.

По воспоминаниям Э.Г. Герштейн, вернувшись из ссылки в Москву, Мандельштам сказал: «И люди изменились… Все какие-то, – он шевелил губами в поисках определения, – все какие-то, какие-то… ПОРУГАННЫЕ» (Герштейн. С. 67). Судя по дошедшим до нас отрывочным свидетельствам, Мандельштам – как и в случае с расстрелом Ф. М. Конара в 1933 году (см. наст, изд., с. 80) – воспринимал эскалацию террора, коснувшуюся близких ему людей, сквозь защитный механизм поиска «рациональных» мотивировок. Так, узнав осенью 1937 года об аресте Б.К. Лившица, «он сразу сказал – Это из-за того человека (про [Виктора] Сержа)… Потом замолчал» (Михеев М.Ю. Александр Гладков о поэтах, современниках и – немного о себе: Из дневников и записных книжек ⁄ 2-е изд. М., 2019. С. 148; хорошо знакомый со многими ленинградскими писателями В.Л. Серж (Кибальчич), осужденный в 1933 году за принадлежность к троцкистской оппозиции, в 1936-м был под давлением западной общественности выслан из СССР; связь с ним будут ставить в вину и Мандельштаму на следствии 1938 года [Нерлер П. Слово и «Дело» Осипа Мандельштама. С. 105]).