Стойкость мифа, его действенность апробируется на главном «испытательном стенде» — на войне. В роль идеологии и лежащих в их основе мифов будет только возрастать, что приведет в дальнейшем к религиозным и идеологическим войнам.
Если войны начали влиять на экосистемы, то естественным образом затронули ядро этих систем, вершину пищевой пирамиды самого первобытного человека. Организация жизни военным лагерем, доминирование воинской психологии приводит к войне как modus vivendi [175]. Воинская доблесть не может быть только декорацией, игрой. Как выразился Мао по несколько иному поводу: «У каждого поколения должна быть своя война». Иначе сами понятия «воин» и «военный лагерь» теряют смысл. Поэтому возникли и существуют походы за тридевять земель на первый взгляд абсолютно бессмысленные, поэтому война может стать неким ритуалом, но обязательно с реальными человеческими жертвами. Порой, до первой и единственной жертвы, как ведутся по сей день войны у папуасов Новой Гвинеи. Или «войной цветов» ацтеков требовавших от подвластных народов защищаться используя в качестве «оружия» против нефритовых ножей и деревянных дубинок… орхидеи.
Заменив внутрисоциальные конфликты соперничеством воинов, чаще всего реализовавшихся во внешних конфликтах, война сделалась неотъемлемой частью жизни. Теперь она должна вестись для внутреннего единения племени, для стабильности воинского сообщества, иначе неминуемо перерастет в войну гражданскую. На новом витке кризиса агрессивная природа человека излилась наружу, обеспечив мирное существование внутри замкнутых социумов. Ранее устойчивый мир «первобытного коммунизма» обеспечивался реализацией агрессивной природы человека через насилие над крупной добычей, фактическим состоянием войны с дикой природой. Иного способа люди не знали, поскольку не нуждались в нем. Только кризис мог стать стимулом к новой революции, и кризис этот наступал — «военно-продовольственный».
Принципиальной ошибкой в извечном споре пацифистов и милитаристов является максималистское определение природы человека: человек по природе своей миролюбив или воинственен. То есть, лежит ли в его основе Добро или Зло, что имеет свою проекцию в будущее: возможно ли установление «Вечного Мира». Пацифистский взгляд напоминает представления о «добром дикаре» «испорченном плохими людьми», о войнах как «ошибках истории», закрывая глаза на историю цивилизации как историю нескончаемых войн. Милитаристы верят в воинственность как в доблесть и высшее достоинство человека, находят сотни аргументов в оправдание войны. Что ж, апофеозом истории войн, высшей логической точкой её развития могла бы стать всеобщая атомная бойня, в результате которой любоваться доблестью не придется даже бактериям.
В споре о человеческой природе необходимо сменить понятие «воинственность» на «агрессивность» и признать, что человек агрессивен по природе поскольку долгое время развивался как хищник-охотник. Он в силах варьировать уровень своей агрессивности в зависимости от ситуации, условий жизни, социальных и нравственных установок, но только варьировать от максимума к минимуму.
Гораздо важней не сам факт агрессивности, а направленность вектора агрессивности. Агрессивные (суровые) природные условия компенсируют людскую агрессию направленную вовне, порой заставляя человека «держать глухую оборону». Агрессивная природа человека здесь всецело служит его выживанию и созиданию. Более мягкие условия позволяют человеку «перейти в наступление» даже если комфорт размягчают нравы. Если отсутствует открытые проявления агрессивности, все равно существует скрытый прессинг на природу, на социум, на индивида.
Внутривидовая направленность вектора агрессии делает человека воинственным и здесь агрессию человека (социума, государства) может компенсировать только противоположно направленный вектор другого человека (социума, государства) равной силы. Баланс силы всегда очень шаток и хрупок, легко нарушаем. Мечтающим о вечном мире стоит задуматься не об исправлении природы человека (его символическом «оскоплении»), но о направлении агрессивной природы человека в созидательное русло.
В ходе «первой революции городов» метаморфоза произошла не только с социумом, но со всей материальной культурой. Изменились типы поселений. Одни превратились в укрепленные лагеря, которые при случае могли защитить оставшаяся часть племени в отсутствии воинов пребывающих в походах. Другие трансформировались в мобильные кочевья, легко разворачиваемые и сворачиваемые в зависимости от военной ситуации. Возникают стационарные общественные сооружения: стены-частоколы, ворота, общественные хранилища провизии, общественные жилища для «больших семей», культовые сооружения и места общественных собраний. Параллельно появляется тип мобильного жилища: что-то вроде чума-вигвама, предшественника юрты. Оседлый и кочевой образы жизни расходятся раньше, чем происходит «разделение скотоводства и земледелия».
Читать дальше