Марк Эткинд - Александр Бенуа [с компиляцией иллюстративного материала]

Не мудрено, что Бенуа подвергает сомнению вкусы и пристрастия, среди которых вырос: «В ней много хорошего, — пишет он теперь об атмосфере родительского дома, — но высокого и прекрасного в ней мало, почти вовсе нет, и для художника она вреднее семьи какого-либо каменщика или почтальона». 10 10 Письмо Бенуа Е. Е. Лансере от 21 ноября 1895 года. Секция рукописей ГРМ, ф. 137, ед. хр. 305, л. 45. Расхождения с отцом усиливаются. В кругу друзей он чувствует себя настоящим ментором — его мнение обычно признается решающим, к нему прислушиваются, к тому же он и сам испытывает потребность наставлять, воспитывать, делиться знаниями — потребность, из которой позднее вырастет неодолимая страсть к «общественному служению». И когда, просматривая проспект будущей книги мюнхенского профессора Рихарда Мутера «История живописи в XIX веке», Бенуа видит, что в ней не предусмотрен раздел, посвященный живописи России, он предлагает автору свои услуги.

Конечно, рукопись двадцатитрехлетнего студента Петербургского университета не отличалась зрелостью. 11 11 Richard Muther. Geschichte der Malerei im XIX Jahrhundert. B. III. Mtlnchen, 1894, S. 324–366. Ряд очевидных неточностей (вроде утверждения, что Академия художеств находится в Москве, там же — Товарищество передвижных художественных выставок) в статью внесен, бесспорно, Мутером. Краткий очерк Бенуа по своей концепции лишен оригинальности — он полностью продолжает линию Мутера: живопись рассматривается исключительно с точки зрения художественного качества, в то время как идейное содержание произведения и «тенденциозное резонерство» объявляются пагубными, а «литературщина» и жанровый «анекдот» отвергаются. 12 12 Заметим, что «линия Мутера» в очерке Бенуа во многом совпадает с тогдашней репинской позицией. Стоит почитать «Театральную газету» или книжки «Недели» за 1893 год, где Репин опубликовал «Письма об искусстве», чтоб увидеть: на время поддавшись воздействию модернистского искусства Запада, Репин призывал к созданию «бесполезных художественных совершенств», имеющих вечную ценность благодаря своему художественному артистизму. Его призыв к «искусству для искусства» означал: в русской живописи начинались новые, сложные и противоречивые процессы, получившие развитие, впрочем, лишь в последующие годы.

Казалось бы, подобная концепция должна привести к радикальному осуждению русского реализма 1860—1880-х годов. Но странно: этого не происходит. Не обращая внимания на вопиющее противоречие с собственными теоретическими положениями, Бенуа среди современных живописцев России положительно оценивает лишь деятельность передвижников. «Передвижники , — пишет он, — окончательно освободили русскую живопись от всего чуждого, эклектического; поставили ее на национальную почву, наделили ее новой самостоятельной техникой и в продолжение немногих лет завоевали себе почетное место среди художественных школ Европы». Как высшее достижение отечественного искусства здесь анализируется творчество Репина, поставленного в ряд с такими гигантами, как Толстой, Достоевский и Тургенев. Страницы, посвященные Репину (они занимают немалую часть очерка), — подлинная ода великому мастеру, «воплощающему художественную силу современного русского искусства» . Утверждая, что Репин значит для русской живописи то, что для немецкой Менцель, а для французской Мане, Бенуа видит основу его творчества в тесной связи с народной жизнью: «Он дышит легкими своего времени и своего народа» . «Бурлаки» — это «главное создание современного русского искусства», «эпопея народного духа» ; картина «Крестный ход» столь глубока и правдива, что «целые фолианты не смогут рассказать о стране больше, чем эта простая картина, в центре которой между хоругвей свистит жандармский кнут» . Бенуа восхищен и портретами Репина, и его исторической живописью, и профессионализмом мастера, «нашедшего наконец то, что тщетно искал А. Иванов: солнце, воздух, жизнь» .

Когда в 1894 году русские подписчики получили из Мюнхена третий том книги Мутера, они с понятным удивлением обнаружили в нем очерк о русской живописи: обычно зарубежные ученые не замечали на художественной карте мира ни Петербурга, ни Москвы. Теперь глава «Россия» стояла после «Норвегии» и перед «Америкой». Имя соавтора Мутера, набранное мелким шрифтом под названием 43-й главы, знали немногие. Даже близкие друзья не сразу поверили, что очерк написан им: свою работу Бенуа держал в строгой тайне. Его единственным консультантом был А. И. Сомов, просмотревший и одобривший рукопись.