Франц Боас - Ум первобытного человека

Очевидно, сказанное выше об языке еще в большей степени подтверждается по отношению к культуре. Иными словами, если известный человеческий тип рассеялся по обширной территории, прежде чем его язык принял форму, которую теперь можно проследить в родственных ему лингвистических группах, и прежде чем его культура приняла определенный тип, дальнейшее развитие которого может быть ныне установлено, то невозможно установить соответствие типа, языка и культуры, если бы даже таковое когда-либо и существовало; но вполне возможно, что в действительности такого соответствия никогда и не было.

Вполне понятно, что известный расовый тип мог рассеяться на протяжении обширной территории в течение периода генезиса речи, и что языки, развившиеся у разных групп этого расового типа, стали настолько различными, что теперь невозможно доказать их генетическое родство. Точно также культура могла развиваться в новых формах, настолько совершенно чуждых связи с прежними типами, что уже невозможно открыть прежние генетические родственные связи, даже если они и существовали.

Если мы станем на эту точку зрения и, таким образом, устраним гипотетическое допущение, согласно которому существует

[78]

соответствие между первобытным типом, первобытным языком и первобытной культурой, то мы признаем, что всякая попытка классификации, основанная более чем на одной из этих черт, не может быть последовательной.

Можно добавить, что понятие, выражаемое употреблявшимся выше общим термином «культура», может быть подразделяемо со многих точек зрения, при чем можно ждать разных результатов, смотря по тому, примем ли мы за основание при нашей классификации изобретения, типы социальной организации или верования.

После того, как мы показали, таким образом, что язык, культура и тип не могут быть рассматриваемы, как находящиеся в постоянной связи друг с другом, и признали, что у одного и того же человеческого типа развились различные языки, все еще остается нерешенным вопрос о том, имеют ли языки, развившиеся у какого-либо племени, характер превосходства или они стоят ниже других. Утверждали, например, что высоко развитые флексийные европейские языки стоят значительно выше громоздких агглютинативных или полисинтетических языков северной Азии и Америки (Габеленц)[98]. Утверждали также, что отсутствие фонетической разборчивости, отсутствие способности к абстракции являются характерными чертами первобытных языков. Важно выяснить, действительно ли эти черты присущи каким-либо языкам первобытных людей. Рассмотрение этого вопроса заставляет нас вернуться к выяснению характерных умственных черт, приписываемых различным человеческим типам.

Мнение о недостаточной фонетической дифференциации опирается на тот факт, что известные звуки первобытных языков истолковываются европейцами иногда как один, иногда как другой из привычных для нас звуков: их называли альтернативными звуками. Однако, во всех этих случаях более точное изучение фонетики показало, что эти звуки вполне определенны, но, что благодаря способу их произношения, они являются промежуточными между привычными звуками. Так например звук м, произносимый при очень слабом смыкании губ и с полураскрытым носом звучит для нашего уха отчасти как м, отчасти как б и отчасти как в, и, смотря по слабым, случайным, изменениям, при произнесении его слышится то один, то другой из этих звуков, хотя на самом, деле этот звук не более изменчив, чем наше м. Случаи этого рода весьма многочисленны, но ссылаться на них, как на доказательство недостаточной определенности звуков в первобытных языках, значило бы ложно их истолковывать (Боас)[99]. В самом деле, ограничение числа звуков, по-видимому, необходимо в каждом языке, чтобы возможно было быстрое, общение. Если бы число звуков, употребляемых в каком-либо языке, было без-

[79]

гранично, то, вероятно, не существовало бы той правильности, с которой совершаются движения сложного механизма, нужного для произнесения звуков, а следовательно быстрота и правильность произношения, а вместе с тем и правильное истолкование тех звуков, которые мы слышим, стало бы трудным или даже невозможным. С другой стороны, благодаря ограничению числа звуков, движения, требуемые для произнесения каждого из них, становятся автоматическими; прочно фиксируются ассоциации между тем звуком, который мы слышим, и мускульными движениями и между слуховым впечатлением и мускульным ощущением артикуляции. Таким образом, ограниченные фонетические ресурсы необходимы для легкости общения.