Сабин Мельшиор-Бонне: История зеркала

Описи имущества, сделанные после смерти, и различные иконографические документы позволяют довольно точно указать дату появления «прозрачного как хрусталь» зеркала, чистого и плоского, а затем и проследить за процессом его распространения по миру. Процесс вхождения в обиход и превращения в обычное явление предмета, столь прочно вошедшего в нашу повседневную жизнь и являющегося в ней столь заурядным, протекал очень медленно, ибо он наталкивался на многочисленные препятствия и трудности как технического, так и экономического плана, а также на настороженное отношение к этому предмету, порожденное различными факторами психологического и нравственного порядка. Для современного человека, привыкшего наталкиваться на свое изображение повсюду: в зеркале, на фотографии, на экране, которым снабжена портативная видеокамера, — очень трудно представить себе, сколь сильное потрясение испытывал человек в те далекие времена, когда зеркало начало свое путешествие по миру, от осознания самой возможности увидеть себя в полный рост, с головы до пят; нам трудно себе представить, сколь сильный удар был нанесен по чувствам, сколь сильно это возбуждало умы; столь же трудно нам оценить, сколь великое потрясение произвело изобретение такого предмета, как зеркальное трюмо, в восприятии пространства. Как жил человек в те времена, когда он мог «видеть» свое лицо только глазами другого человека? Как существовал он в своем теле, которое тоже без помощи зеркала мог видеть только чужими глазами? Можем ли мы себе сейчас представить, сколь велико было изумление того, кто в первый раз узрел свое собственное изображение или отражение? Какие ощущения порождало это ниспровержение всех ранее существовавших основ и устоев мироздания и миросозерцания, какие чувства возбуждались при виде тех пустот и тех невидимых прежде цельностей, что становились видны благодаря причудливой игре отблесков и теней, возникающих в зеркале? Можем ли мы себе представить, какие чувства испытал тогда человек, осознавший разницу между миром внутренним и миром внешним?

Общеизвестно, как трудно при проведении исторического исследования собрать материал о чувствах, об ощущениях, о восприятии тех или иных явлений, о нюансах чувствительности, свойственных различным периодам далекого прошлого, как трудно трактовать все то, что имеет отношение к тому «равновесию чувств», о котором говорит Ален Корбен 4, т. е. к той области, чьи следы обычно исчезают так быстро, что на них можно наткнуться лишь случайно. Но найти, зафиксировать «местоположение» и истолковать их необходимо. Такого рода свидетельства следует поместить в определенную систему координат, чтобы увидеть некую перспективу в системе восприятий и в системе представлений о мире — системах, претерпевших столь значительные изменения во времени. Первое затруднение при сборе материала и его истолковании связано с тем, что данные, полученные из «объективных» источников (счетов и отчетов, хранящихся в королевских архивах, посмертных описей имущества, брачных контрактов, частных писем, мемуаров), затрагивают прежде всего сферу существования королевского двора и жизни городского населения «в ущерб» сфере существования сельского населения. Трудности иного рода связаны с многозначностью самого слова «зеркало», ведь семантическое поле этого слова во всем многообразии покрывает огромное «пространство», включая противоположные «полюса» от мифа до описания «Я», от символа до буквально «вещного предмета»; к тому же иногда различные значения этого слова склонны к взаимопроникновению и взаимовлиянию; слово «зеркало» принадлежит прежде всего к словнику языка мистики и дает повод к возникновению длительного нравственного спора, в ходе которого возникают многочисленные вехи на пути осознания и признания существования права смотреть на самого себя и видеть самого себя, а также происходит диалектическое развитие полного противоречий сосуществования двух явлений и двух понятий: сущности и видимости; и только впоследствии, сравнительно поздно и лишь в виде разрозненных и случайных упоминаний зеркало начинает появляться в автобиографических свидетельствах как важная составляющая личности.

Трудности «третьего» рода связаны с тем, что историческое исследование нуждается в результатах наблюдений, проводимых пристальным взором писателя, и в данном случае следует заметить, что некоторые тревоги и сомнения, связанные с процессом опознания и распознавания, были описаны благодаря интуиции писателя; таким образом область исследования была расширена и включила в себя художественные произведения, т. е. вымышленные повествования, если они в чем-то сближались с чисто научными, медицинскими наблюдениями, при этом, разумеется, учитывался тот факт, что все содержание такого рода «документов» в огромной степени зависит от личной чувствительности автора или от риторики, свойственной определенной эпохе; принимался во внимание и тот факт, что расстояние, разделяющее символические значения слова и реальность его применения на практике, в общении, может быть очень и очень велико; надо признать, что перед лицом великого изобилия таких текстов было очень затруднительно выбрать самые значимые и самые показательные. И наконец, мы должны согласиться с тем, что зеркало наряду с живописью «разделяет» определенные проблемы, связанные с ценностью и качеством изображения, со сходством, с подобием, с видимостью и иллюзией, и все эти сложные проблемы и вопросы опутывают и оплетают тематику взгляда человека на самого себя, опутывают и оплетают преднамеренно, чтобы увлечь ее в бездонную пропасть. Таким образом, следует признать, что всякое исследование зеркала как явления человеческой жизни неразрывно связано с определенными вехами в иконографии.