Людмила Виноградова - Народная демонология и мифо-ритуальная традиция славян

За полтора века относительно активной собирательской работы во всех славянских странах накопилось большое число описательных материалов, отражающих народные верования о персонажах «низшей» мифологии, однако научно-теоретическая разработка этой неисчерпаемой темы долгое время не поспевала за нагромождением фольклорных и этнографических фактов. Существенно продвинуты были исследования в этой области в начале XX века работами Д. К. Зеленина, который сумел не только всесторонне и полно проанализировать образ восточнославянской русалки , но и показал его включенность в контекст общей мифологической и обрядовой системы. В результате такого нового подхода ему удалось блестяще доказать генетическую связь русалок с категорией так называемых «заложных» покойников, т. е. людей, умерших преждевременной или неестественной смертью [6] Д. К. Зеленин . К вопросу о русалках: Культ покойников, умерших неестественной смертью, у русских и у финнов // Живая Старина, 1911, вып. 3–4, с. 354–424; Д. К. Зеленин Очерки русской мифологии: умершие неестественной смертью и русалки. Пг., 1916; D. Zelenin . Russische (Ostslavische) Volkskunde. Berlin; Leipzig, 1927. .

Вслед за тем в 30-е гг. известный польский этнограф К. Мошиньский впервые сформулировал одну из главных методологических проблем в изучении народной демонологии. Он отметил значительную степень варьирования поверий об одном и том же персонаже в разных локальных зонах, что создает особые трудности для распознавания определенного типа демона.

Каждый конкретный образ характеризуется в той или иной местности особым составом признаков и мотивов (из которых одни являются ведущими и преобладающими, а другие — периферийными): на одной территории известны всего две-три характерные черты, присущие этому образу, а на другой этнографы фиксируют целый спектр мотивов и признаков, через которые этот персонаж описывается. Наконец, можно встретиться с ситуацией, когда круг мифологических характеристик остается как будто прежним, но имя демона изменилось, — а это уже ставит перед исследователем задачу определить, тот ли это самый персонажный тип или уже другой образ. «В результате получается, — пишет К. Мошиньский, — что, суммируя все услышанное о конкретном демоне из уст народа в разных регионах, этнограф воссоздает его полный образ, который, однако, может сильно отличаться от реально зафиксированных в одном селе представлений о нем» [7] К. Moszyński . Kultura ludowa Słowian. Т. 2, cz. 1. Warszawa, 1967, s. 602. . Это наблюдение не утратило своей актуальности в настоящее время. Оно подводит нас к пониманию одной из центральных проблем, с какой сталкиваются все, кто занимается изучением народной демонологии: поверья о мифологическом персонаже представлены в широком диапазоне междиалектного варьирования, и это касается как термина (имени), так и его значения (набора характеристик). Это приводит к тому, что исследователь нередко утрачивает ясность, имеет ли он дело с вариантом того же самого персонажного типа или с иной категорией демонических существ.

Новый этап в разработке этой темы ознаменовался выходом в свет труда Э. В. Померанцевой «Мифологические персонажи в русском фольклоре» [Померанцева 1975], и хотя в качестве основных задач здесь выдвигаются прежде всего фольклористические проблемы (например, вопрос соотношения демонологических верований и фольклорных текстов), автор затрагивает принципиально важные для понимания особенностей «низшей» мифологии вопросы. Один из них связан с требованием учитывать жанровую разновидность источника, из которого почерпнута информация о демоне (это могут быть, например, апокрифические сказания, исторические легенды, фольклорные сказки — фантастические, бытовые, о животных; суеверные рассказы и былички; мифологические поверья; этнографические свидетельства об обряде, запрете, обереге и т. п.), так как от этого зависит разный характер и объем сведений. Особую ценность представляет едва ли не первая (для русского материала) попытка системной классификации демонологических сюжетов и мотивов.

Наиболее широкий размах получило издание трудов по славянской демонологии в период последних 10–15 лет, когда стали активно публиковаться сборники быличек и народных рассказов о нечистой силе [8] Такие, например, как: Мифологические рассказы русского населения Восточной Сибири / Сост. В. П. Зиновьев. Новосибирск, 1987; Легенды. Предания. Бывальщины / Сост. Н. А. Криничная. М., 1989; Былички и бывальщины / Сост. К. Шумов. Пермь, 1991; Мифологические рассказы и легенды Русского Севера / Сост. и автор комментариев О. А. Черепанова. СПб., 1996; Невидими нощни гости / Подбор и научен коментар Е. Мицева . София, 1994; D. Simonides . ŚIąski horror о diabłach, skarbnikach, utopcach i innych strachach. Katowice, 1984; M. G. Gerlich . Strachy: W kręgu dawnych śłąskich wierzeń. Katowice, 1989 и др. ; обобщающие работы, посвященные демонологии конкретной этнической традиции [9] Архаические черты общеславянской демонологической системы проанализированы Е. Е. Левкиевской в разделе «Низшая мифология славян», опубликованном в: Очерки истории культуры славян. М., 1996, с. 175–195. Севернорусские поверья получили отражение в серии работ Н. А. Криничной : 1) Домашний дух и святочные гадания. Петрозаводск, 1993; 2) Лесные наваждения: Мифологические рассказы и поверья о духе-«хозяине» леса. Петрозаводск, 1993; 3) На синем камне: Мифологические рассказы и поверья о духе-«хозяине» воды. Петрозаводск, 1994. Из польских трудов укажем: В. Baranowski . W kręgu upiorów i wilkołaków. Łódź, 1981; L. Pełka . Polska demonologia ludowa. Warszawa, 1987. Из болгарских: И. Георгиева . Българска народна митология. София, 1993; М. Беновска-Събкова . Змеят в българския фолклор. София, 1995. Сербская демонология описана в работах: С. Зечевиħ . Митска биħа српских предања. Београд, 1981; в трудах Л. Раденковича (в печати); македонская — в: Т. Вражиновски . Народна демонологиjа на Македонците. Скопjе; Прилеп, 1995. ; словари мифологических персонажей [10] Русский демонологический словарь / Автор-сост. Т. А Новичкова . СПб., 1995; М. Власова . Новая Абевега русских суеверий: Иллюстративный словарь. СПб., 1995; М. Власова . Русские суеверия: Энциклопедический словарь. СПб., 1998; Славянская мифология: Энциклопедический словарь. М., 1995; Мiфы Бацькаўшчыны / Уклад. У. А. Васiлевiч. Мiнск, 1994 и ряд других. ; указатели демонологических мотивов [11] С. Айвазян . Указатель сюжетов русских быличек и бывальщин о мифологических персонажах // Э. В. Померанцева . Мифологические персонажи в русском фольклоре. М., 1975, с. 167–182; В. П. Зиновьев . Указатель сюжетов сибирских быличек и бывальщин // Локальные особенности русского фольклора Сибири. Новосибирск, 1985, с. 62–76; С. М. Лойтер . Указатель типов и сюжетов-мотивов детских страшных историй // Фольклористика Карелии. Петрозаводск, 1995, с. 80–108; D. Klimová-Rychnová . Katalog lidové prózy Nové Lhoty na Horňácku // Český lid. Praha, 1963, roč. 50, № 4; 1964, roč. 51, № 2. ; предварительные материалы к сравнительному изучению сходных образов разных славянских традиций [12] Попытки сравнительного изучения МП разных славянских традиций предприняты в работах: Э. В. Померанцева . Межэтническая общность поверий и быличек о полуднице // Славянский и балканский фольклор: Генезис. Архаика. Традиция. М., 1978, с. 143–158; А. В. Гура . Материалы к сравнительной характеристике женских МП серболужицкие параллели) // Материалы к VI Международному конгрессу по изучению стран Юго-Восточной Европы; Проблемы культуры. М., 1994, с. 115–132; Е. Е. Левкиевская, В. В. Усачева . Водяной // Славянские древности; Этнолингвистический словарь (под ред. Н. И. Толстого). Т. 1. М., 1995; Е. Е. Левкиевская . Славянские представления о способах коммуникации между тем и этим светом // Концепт движения в языке и культуре. М., 1996, с. 185–212. ; этнолингвистические работы, в которых анализируются особенности лексики демонологической сферы [13] Заметно продвинули разработку проблем народной демонологии труды этнолингвистов. Из основных работ укажем следующие: Н. И. Толстой . Заметки по славянской демонологии // Язык и народная культура: Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М., 1995; О. А. Черепанова . Мифологическая лексика Русского Севера. Л., 1983; О. В. Санникова . Польская мифологическая лексика в структуре фольклорного текста/ Славянский и балканский фольклор: Верования. Текст. Ритуал. М., 1994, с. 44–83; Н. И. Зайцева . Мифологическая лексика в чешском и словацком языках. Канд. дисс. Минск, 1975. Под руководством Н. И. и С. М. Толстых выполнен ряд дипломных и диссертационных работ по этой тематике: Е. М. Назарова . Болгарская мифологическая лексика в этнографическом и этнолингвистическом освещении. Дипл. раб. МГУ, 1986; Е. Е. Левкиевская . Русская, украинская и белорусская мифологическая лексика: Опыт сравнительного анализа. Дипл. раб. МГУ, 1988; О. В. Санникова . Польская демонологическая лексика в этнолингвистическом и сравнительно-историческом освещении. Канд. дисс. Москва, 1990; В. В. Слащев . Сравнительная характеристика персонажей украинской народной демонологии и демонологических персонажей сербов, черногорцев, хорватов и муслиман. Дипл. раб. МГУ, 1992. и т. п.